Книга Замечательные женщины - Барбара Пим

Я сидела смирно, иногда оглядываясь по сторонам, и в один из таких моментов, к своему удивлению и огорчению, обнаружила, что смотрю прямо на Иврарда Боуна, который как раз входил в церковь. Он тоже посмотрел на меня, но как будто не узнал. Наверное, я была неотличима от множества других женщин в невзрачных зимних пальто и простых шляпках и порадовалась своей безликости. Но его трудно было не заметить. Отлично сшитое пальто, длинный нос и светлые волосы сразу бросались в глаза среди царящей вокруг серости. Мне показалось, я почти поняла, насколько привлекательным он мог казаться любому, кого тянет к трудному, необычному и даже неприятному.

– Какой интересный мужчина… Хотя нос у него чуточку длинноват, – громким шепотом произнесла миссис Боннер, когда Иврард сел на скамью впереди нас.

Я не ответила, зато поймала себя на мысли, что не могу о нем не думать. Уж его-то я никак не ожидала тут увидеть. Наверное, по невежеству я всех антропологов считала неверующими, но появление Иврарда Боуна основательно поколебало мою самоуверенность. С другой стороны, он, возможно, пришел из профессиональных соображений: чтобы изучать наше поведение с прицелом написать статью в какой-нибудь научный журнал. Надо будет расспросить Елену при следующей встрече.

Маленькая седая женщина – возможно, та самая, которая варила в развалинах кофе, – села за фисгармонию и заиграла вступление к гимну Великого поста. Собравшиеся пели от всего сердца, пусть и немного нестройно, и мною овладели смирение и стыд за нехристианские мысли об Иврарде Боуне. Несомненно, он лучший человек и лучший христианин, чем я, что, впрочем, не так уж сложно. А кроме того, почему, собственно, он мне не нравится? Из-за своего длинного носа и того, что мне было трудно с ним разговаривать? Или из-за его дружбы или что у них там с Еленой Нейпир? Последнее уж точно было не моим делом.

Проповедник говорил интересно и убедительно. Его слова словно связывали нас, так что мы все больше напоминали ранних христиан, у которых много общего. Я старалась отделаться от чувства, что предпочла бы не иметь ничего общего с Иврардом Боуном, но оно то и дело возвращалось, будто он в каком-то смысле был епитимьей, и совсем расстроилась, когда на выходе мы с ним оказались почти рядом.

– Боже ты, боже мой, – громким шепотом произнесла миссис Боннер. – Какая интересная проповедь, но сколько всего про грех! Наверное, в начале Великого поста такое вполне естественно, но чувствуешь себя совсем несчастной, правда?

Сомневаюсь, что это замечание было уместным, и ее громкий шепот вызвал у меня лишь неловкость, поскольку я испугалась, что она привлечет внимание Иврарда Боуна и он меня узнает. Однако мне нечего было бояться, так как, неуверенно постояв секунду-другую на паперти, он быстро пошел в противоположном от нас направлении.

– Понятно, что в церкви у него всегда битком, – продолжала миссис Боннер. – И он, несомненно, сильная личность, но не могу поверить, что мы действительно настолько грешны.

– Нет, но нас надо заставить это понять, – неубедительно ответила я, поскольку мы и правда казались довольно безвредными – люди средних и преклонных лет и несколько мягких с виду человек помоложе. Иврард Боун был единственным, на ком можно было задержать взгляд.

– Разумеется, множество очень хороших людей нерелигиозны в том смысле, что не ходят в церковь, – не унималась миссис Боннер.

– Конечно, конечно, – согласилась я, чувствуя, что она вот-вот заведет речь о том, что с равным успехом можно славить Господа в березовой роще или у лунки для гольфа ясным воскресным утром.

– Должна признать, я всегда чувствую присутствие Господа гораздо больше, когда нахожусь в саду или на горе, – продолжала мисс Боннер.

– Боюсь, у меня нет сада и я никогда не бываю на горе, – отозвалась я.

Но, вероятно, присутствие Господа можно лучше почувствовать на Уайтхолле или на Белгравия-сквер, чем, скажем, на Воксхолл-бридж-роуд или на Оксфорд-стрит? Без сомнения, в этом что-то есть.

– «Исполнен красоты чудесной сад, так повелел Господь»[11], – довольно вяло процитировала миссис Боннер. – На следующей неделе обязательно надо будет сходить. Интересно ведь, когда проповедники постоянно меняются: никогда не знаешь наперед, чем все обернется.

Когда я вернулась домой, мне пришло в голову, что надо бы спросить, нет ли у Нейпиров чего-нибудь для благотворительного базара, который состоится в ближайшее воскресенье. А еще я подумала, что могу разузнать об Иврарде Боуне и о том, почему он был на службе. Конечно, это не мое дело, но мне стало любопытно. Возможно, узнав это, я его пойму и стану лучше к нему относиться.

Поднимаясь к себе мимо квартиры Нейпиров, я услышала, что они дома, поскольку двери у них всегда были приоткрыты. Сейчас голоса стали громкими, точно они ссорились.

– Ты же просто грязнуля, дорогая! – услышала я голос Роки. – Как можно ставить горячую жирную сковородку на линолеум!

– Да не кипятись так! – донесся из гостиной голос Елены.

Я с виноватым видом медленно пробиралась мимо, чувствуя, что подслушиваю, когда с тряпкой в руках из кухни вышел Роки и пригласил меня выпить с ним кофе.

Он повел меня в гостиную, где за письменным столом сидела Елена. Вокруг нее были разбросаны листы с какими-то диаграммами из маленьких кружков и треугольников.

– Выглядит очень научно, – сказала я, делая слабую попытку быть любезной – так иногда случается в неловких ситуациях.

– Просто диаграммы родства, – резковато отозвалась она.

Роки, рассмеявшись, налил мне кофе, и мне показалось, Елена сердится, что он меня пригласил.

– Не обижайтесь, что не отрываюсь от работы, – сказала она. – У нас скоро доклад, а еще многое нужно сделать.

– Надо полагать, вы испытаете большое облегчение, когда все останется позади, – сказала я.

– Уж я-то точно его испытаю, – вставил Роки. – В настоящий момент на мне вся готовка и стирка. Я устал как собака.

– Теперь ты не на адмиральской вилле, и вообще осталось недолго. И я думала, ты любишь готовить, дорогой, – раздраженно откликнулась Елена.

Мне стало не по себе. Наверное, женатые люди так привыкли говорить «дорогая» и «дорогой», что не осознают, как фальшиво звучит это слово, произнесенное раздраженным или сердитым тоном.

– Я хотела спросить, нет ли у вас чего-нибудь для воскресного благотворительного базара? – поспешила вставить я. – Старая одежда, обувь, что-нибудь такое?

– Да-да, у меня вечно уйма хлама. Отличный шанс от него избавиться, – сказала Елена, не поднимая глаз от заметок. – Я соберу что-нибудь вечером.

– А у меня есть пара ботинок и костюм, который съела моль, – сказал, бросив взгляд на жену, Роки. – Принесу вам сегодня вечером. К Елене придет Иврард Боун поговорить про доклад.

– А я его сегодня видела, – сообщила я небрежно.