Книга Реквием в Брансвик-гарденс - Энн Перри

Отвернувшись от Кордэ в сторону своего необыкновенного холла, она добавила, понизив голос:

– Мы столкнемся с трусостью, предрассудками и всякими гадостями там, где этого не ожидали. Я предпочитаю не знать этого. Предпочитаю видеть улыбающиеся лица и не угадывать за ними слабость, страх или презрение. – Вита повернулась к нему: – Доминик, я ужасно испугана…

– Ну, конечно. – Священнику захотелось прикоснуться к ней, однако подобный жест мог показаться непристойным, хотя и представлял собой наиболее инстинктивный способ утешения там, где не могли помочь никакие слова… Впрочем, этот способ не был доступен ему не только в отношении Виты, но и в отношении любой прихожанки. Он должен был найти нужные слова. – Мы все испуганы. И нам не остается ничего другого, кроме как встречать каждый день со всей возможной отвагой и любить друг друга.

Женщина улыбнулась:

– Да, разумеется. Слава богу за то, что вы с нами. Мы будем отчаянно нуждаться в вас. Вы будете нужны Рэмси. – Она еще сильнее понизила голос, и в нем проступила хрупкая нотка. – Но как это могло произойти? Понятно, что Юнити была чрезвычайно трудной молодой особой, однако нам неоднократно приходилось общаться с трудными людьми. – Миссис Парментер посмотрела Кордэ в глаза. – Видит бог, нам приходилось иметь дело со священниками, способными привести в отчаяние даже святого. Юный Хавергуд, например, был таким энтузиастом… все время кричал и размахивал руками. – Она деликатно шевельнула руками, подражая вспомнившемуся жесту. – Не могу сосчитать, сколько вещей он разбил, начиная с моей лучшей вазы работы Лалика[5], которую кузина подарила мне на свадьбу. А еще был Горридж, который всегда цыкал зубом и некрасиво шутил. – Дама улыбнулась Доминику. – Рэмси так ловко обращался с ними… Даже с Шеррингэмом, который любил все повторять и запоминал все, что ему говорили, но в чуть искаженном виде, выворачивая весь смысл наизнанку.

Доминик собирался что-то сказать, однако его собеседница направилась к зимнему саду и первой вошла в помещение. Запах сырой листвы показался священнослужителю весьма приятным и едва ли не бодрящим. Над пальмами и лилиями оранжереи поднимались арки из заключенного в белые переплеты стекла.

– Чем же таким отличалась от них Юнити? – продолжила Вита, проходя по вымощенной кирпичом дорожке между клумбами.

В двадцати футах от них стояло пустое кресло, в котором до этого занимался Мэлори, оставивший свои книги и бумаги на выкрашенном в белый цвет чугунном столике. Хозяйка дома шла теперь очень медленно, не отрывая глаз от земли.

– Рэмси, видите ли, изменился, – сказала она. – Он стал теперь совсем не таким, каким был раньше. Вы, конечно, этого не знаете, не можете знать. На него легла темная тень, нечто, снедающее его уверенность в себе и прежнюю его веру. Он стал таким… положительным. А прежде был полон огня. Сам голос его заставлял людей слушать. Все переменилось…

Кордэ понимал, что она имеет в виду: мирские сомнения, охватившие многих после того, как обрели популярность теории Чарлза Дарвина, проповедавшего восхождение человека из низших форм жизни в противовес единственному нисхождению от божественного Отца Небесного. Он слышал сомнение в голосе своего наставника, замечал отсутствие страсти в его вере, отмечал сомнение в его проповедях перед прихожанами. Однако Юнити Беллвуд была неповинна в этом. Бесспорно, не одна она на всем белом свете верила в дарвинизм, и она не была единственным встреченным Рэмси в жизни атеистом. Мир, как и всегда, был полон ими.

Сущность веры образуют отвага и доверие, обходящиеся без знания.

Миссис Парментер остановилась. На дорожке проступило бесформенное темное пятно какой-то жидкости, растекшееся во все стороны. Женщина наморщила нос, ощутив исходящий от пятна легкий, но едкий запах.

– Мне бы хотелось, чтобы мальчишка садовника был аккуратнее. Боствику вообще не следовало пускать его сюда. Он не прикрывает свои ведра крышками, – вздохнула она.

Нагнувшись, Доминик провел по пятну пальцем. Оно оказалось сухим. Значит, кирпич уже впитал влагу. Своим темным цветом это пятно напоминало отметину на шлепанце Юнити. Из этого с неизбежностью следовал только один вывод. Но почему же Мэлори солгал о том, что не видел ее?

– Что это? – спросила Вита.

Ее спутник распрямился:

– Не имею представления. Но пятно высохло, и если вы хотите идти дальше… Должно быть, жидкость очень быстро впиталась в кирпич.

Тем не менее миссис Парментер подобрала юбки и непринужденно перешагнула через пятно. Священник последовал за нею на центральную площадку, окруженную пальмами и лианами. С отрешенным лицом, бледная, хозяйка посмотрела куда-то мимо зимних лилий.

– Надо думать, что причиной ее грубости послужило непереносимое разочарование, – продолжила она спокойным голосом. – Она все продолжала твердить свое, продолжала… правда? – Вита прикусила губу. Острая печаль читалась в ее глазах и повороте головы. – Она не понимала, что в порядке любезности надо прикусить свой язычок. Хорошее дело – проповедовать, когда считаешь, что тебе ведома истина, однако, когда твои слова разбивают основы чьего-то мира, это не совсем разумно. Такие слова не помогают, они губят. – Дама протянула руку к одной из лилий. – Есть такие люди, которые не способны примириться со столь ужасной потерей. Они попросту не способны перестроиться. Вся жизнь Рэмси был связана с Церковью. С юных дней он жил для нее, работал на нее, расходовал на нее свое время и средства… В науке, как вам известно, он мог бы преуспеть в куда большей степени.

Доминик отнюдь не был уверен в этом. Им владело неуютное ощущение того, что ученость преподобного Парментера имеет границы. Во время первого знакомства с Рэмси его знания казались ему блестящими, однако за последние три-четыре месяца, когда его наставник стал работать совместно с Юнити Беллвуд, Кордэ доводилось слышать реплики и даже целые дискуссии и споры, забыть которые было невозможно. Он пытался не замечать того, что Юнити раньше Рэмси замечала возможное альтернативное истолкование какого-нибудь пассажа. Эта девушка умела подметить несимпатичную ей идею и исследовать ее. Она была способна на полеты воображения, умела связывать противоречивые концепции и анализировать получившееся новое. А тугодум Рэмси бывал посрамлен ею и оставлен в смятении.

Подобное случалось нечасто, однако теперь позволяло Доминику против собственной воли, с болью, допускать, что причину недоброжелательного отношения Рэмси к Юнити отчасти следовало видеть в академической зависти. Неужели ее интеллект, быстрота и гибкость ее ума пугали Парментера и заставляли его ощущать себя стариком, не способным бороться за дорогие ему верования, которым он столь многое отдал?

Разум Кордэ находился в смятении, он не знал, что думать… Насилие совершенно не соответствовало облику этого хорошо знакомого ему человека. Суть Рэмси образовывали разум, слова и цивилизованная, культурная мысль. За все время их знакомства доброта и терпение никогда не оставляли пожилого священника. Неужели все это терпение было только напускным и под ним скрывались едва поддававшиеся контролю эмоции? Трудно было в это поверить, однако обстоятельства настойчиво подталкивали Доминика к этой мысли.