Книга Мстислав Ростропович. Любовь с виолончелью в руках - Ольга Афанасьева

Когда-то квартира имела два выхода — парадный и черный, через кухню. Так вот, черный ход закрыли, сломали лестницу, сделали потолок и пол, и получилась узкая, как пенал, десятиметровая комната с огромным, во всю стену, окном во двор и цементным полом. Вот в этой “комнате” на лестничной площадке мы и поселились с Марком. Входить к нам нужно было через кухню, где с шести часов утра и до двенадцати ночи гремели кастрюлями у газовых плит десяток хозяек, и весь чад шел в нашу комнату.

Но я не воспринимала свое положение трагически. Намотавшись всю зиму по чужим углам, я даже чувствовала себя счастливой: разрешили московскую прописку, есть крыша над головой, до театра — три минуты ходьбы. Мы втиснули в нашу комнату диван, шкаф, стол, четыре стула и взятое напрокат пианино. Здесь я работала над своими первыми в Большом театре партиями: Леонорой в “Фиделио”, Татьяной в “Онегине”, Купавой в “Снегурочке”, мадам Баттерфляй — и прожила там почти четыре года, уже будучи ведущей солисткой Большого театра»[24].

В оперном театре к молодой певице отнеслись с симпатией. Ее сразу ввели в труднейшую премьеру: поручили партию Леоноры в опере Бетховена «Фиделио». Чтобы не упустить шанс, она заблаговременно и быстро выучила партию наизусть и начала работу. Потом были «Евгений Онегин», «Снегурочка», «Травиата», «Аида», и везде Вишневская вызывала восхищение. Она не просто пела: опера была для нее ярким драматическим действием, где нужно красиво и выразительно двигаться, прибегать к артистическому жесту. Голос ее звучал сильно и свободно.

В роли Леоноры в опере «Фиделио»

Вишневскую начали приглашать на концерты и приемы, ширился круг ее знакомств. Первыми зарубежными гастролями стала командировка в Прагу. Такие гастроли, приоткрывавшие «железный занавес», были редкой удачей, которая выпадала далеко не всем артистам.

«…Интересно, как выдвигали мою кандидатуру. Когда на заседании в Министерстве культуры зашел обо мне разговор, кто-то высказал сомнение, что, мол, первый раз выезжает, молодая, — может, не потянет на “Пражскую весну”… Тогда встал один из начальников отделов, В. Бони, и сказал:

— Не знаю, потянет ли Вишневская на “Весну”, но весной на Вишневскую тянет!

После столь веского аргумента было принято решение послать меня в Прагу. Эта острота долго гуляла по Москве. (Когда мы поженились, Слава послал Бони бутылку “Вишневки” и на этикетке написал: “Если б не было Бони, Не женились бы они”.)»[25]

За рубежом надо было вести себя очень осторожно, блюсти чистоту нравов, свойственную советскому человеку, не давать повода для доносов и сплетен, иначе больше никогда не выпустят. Романы исключались. Но обо всем этом забыл Мстислав Ростропович.

Однажды они уже встречались, о чем Вишневская почти забыла. Иногда известных артистов приглашали на приемы иностранных делегаций в качестве гостей, и на одном таком приеме в ресторане «Метрополь» в апреле 1955 года Вишневская была одна. К ней подошел молодой человек. Их представили друг другу: «Познакомьтесь — это виолончелист Мстислав Ростропович, а это — новая звезда Большого театра Галина Вишневская». Мстислав сел за один стол с Галиной, она почти не обращала на него внимания, а «трудное» имя почти сразу забыла. Ростропович рассказывал смешные истории. Когда Галина собралась уходить домой, он вызвался ее проводить. По дороге он пытался ухаживать за ней, но тогда это не произвело на певицу никакого впечатления. Мстиславу с трудом удалось вручить ей коробку конфет, которые потом съел Марк Рубин. Никакого значения встрече Галина Вишневская не придала.

«…Полетели мы в Прагу вместе с артистом нашей оперы Александром Огнивцевым. Это был совершенно уникальный по силе и красоте бас, да и сам красавец: молодой, высокий, косая сажень в плечах — этакий русский богатырь. В довершение всего невероятно похож на Шаляпина. У нас с ним с самого начала сложились какие-то особенно теплые отношения, и такими они остались навсегда.

Привезли нас в гостиницу “Алкрон” и сразу повели в ресторан завтракать. Все советские артисты, приехавшие на фестиваль, были уже там. Ищу свободный столик, чтобы нам с Сашей сесть, как вдруг подлетает ко мне тот самый виолончелист, чье имя я так долго не могла выговорить:

— Здравствуйте, как приятно вас видеть, вот у нас тут как раз есть свободное место — садитесь, пожалуйста…

(Он знал, что я прилетаю, и держал это место для меня.) Не успела я оглянуться, как уже сидела за столом с ним рядом.

— Да я не знаю… а где же Саша сядет?

— Саша за другой стол сядет.

— Где же ты, я тебя ищу… А для меня тут места нету?

А Слава ему:

— Да ты садись вон за тот стол.

И сыплются на меня градом какие-то его идеи, распоряжения…

Только тут я толком-то и разглядела его — худущий, в очках, очень характерное интеллигентное лицо, молодой, но уже лысеет, элегантный… Как потом выяснилось, узнав, что я лечу в Прагу, он взял с собой все свои пиджаки и галстуки и менял их утром и вечером, надеясь произвести впечатление.

— Мел… Мтл… Извините, трудно выговорить ваше имя…

— А вы зовите меня просто Славой. Можно мне вас Галей звать?

— Хорошо, зовите Галей.

А я не привыкла к такому обращению, уже много лет меня зовут только Галиной Павловной. Для всех моих знакомых мужчин я — прежде всего известная певица. <…> К тому же, у меня солидный муж, много старше меня, и это уже наложило отпечаток на мою манеру вести себя. И вдруг — этот Слава обращается со мной, как с девчонкой!

«Худущий, в очках, очень характерное интеллигентное лицо, молодой, но уже лысеет, элегантный…» Галина Вишневская

А он и воспринял меня так. Из-за того, что он никогда меня не видел на сцене, я была для него не взбалмошной, капризной примадонной, а просто молодой женщиной, и со всей свойственной ему непосредственностью он кинулся за мной ухаживать. Ни мой жизненный опыт, ни моя восходящая слава его не интересовали».

Ростропович влюбился в Вишневскую, что называется, с первого взгляда. И сразу же решил, что она станет его женой.

— Между прочим, я уже замужем, — сообщила она ему.

— Между прочим, это мы еще посмотрим, — ответил Мстислав.

Вишневская впервые встретилась с такой открытостью чувства. Она почти не знала Ростроповича как музыканта — для нее виолончелист был кем-то из оркестровой ямы. Но она безошибочно угадала в нем незаурядную личность, интеллект, культуру. Он был полон обаяния, ухаживал красиво, тактично, щедро. К своему удивлению, Галина Вишневская поняла, что не в силах бороться с собственными чувствами.