Книга Воин. Голос булата - Дмитрий Янковский

Дед Зарян вышел злой, видать оторвали от работы.

– Чего надобно? – хмуро спросил он, опираясь на посох.

– Слушай, урус, – улыбаясь произнес печенег, – зачем здесь живешь? Зачем на север не едешь, в Киев?

– А с каких пор ты мне указ? – нахмурился старик.

– Эх, урус, зачем обидный слова говоришь? Мы к тебе с добром приехали, у нас дело к тебе.

– Так не тяни кота за хвост, говори, коль по делу.

– Зима… – прищурился печенег, а остальные согласно кивнули. – Наши не любят холод, любят тепло. Будем здесь жить, здесь лес, много мяса. Без скота можно жить. Каган Кучук хочет купить деревянный дом с печкой. Сколько хочешь за него?

– Сами стройте! – отрезал старик. – Лес большой, Таврика и того больше. Но гадить в лесу не дам… А коль по доброму, так живите.

– Эх, урус… Какой грозный, да? Зачем так говоришь? Знаешь, что печенег строить не умеет. Обидно говоришь! Смотри сколько золота.

Печенег похлопал по притороченному к седлу мешку. В мешке звякнуло.

– Вот и оставьте его себе, мне грабленого не надо. – закончил старик и собрался идти в избу.

– Постой, урус… – уже без улыбки остановил его печенег. – Зачем так говоришь, зачем не соглашаешься? Сколько мы к тебе приезжали, сколько хотели дружить… Каган Кучук знает, что ты батыр, хоть на батыра ты не похож, каган Кучук умный. И щедрый. Давал тебе золота, чтоб ты его сына учил боевой науке. Ты учить не стал. Гордый?

Теперь дает золото, хочет деревянный дом с печкой. Отдай дом, возьми золото. Иначе дом мы все равно возьмем, а золота у тебя не будет. Будешь жить в лесу, драным тулупом волков пугать.

– Кхе… Это ты меня в лес прогонишь? – в глазах старика мелькнул веселый огонек.

Печенеги переглянулись, а говоривший начал наезжать на старика конем. Микулка, хоронясь за буковым стволом, с едва слышным шорохом потянул стрелу из колчана.

– Пшшшел прочь, урус! – зашипел предводитель, тесня старика конем. – Пшшшел, пока цел!

Зарян оступился на крыльце и неуклюже повалился в грязь, печенеги с готовностью заржали.

– Каков батыр! – веселились они.

Микулка просто вскипел от обиды и злости, проступившая слеза мешала смотреть, мешала видеть цель. Лук скрипнул, поддаваясь силе молодых рук, тускло белел в полуденном солнце костяной наконечник. Микулка знал, что хрупкое острие не пробьет грубую кожу доспеха, знал, что целиться надо в лицо.

Предводитель наклонился в седле и с оттяжкой стеганул старика плетью, Микулка вздрогнул, словно удар пришелся по его спине, но хлесткого шлепка не услышал. Что-то случилось с предводителем, он захрипел и медленно повалился на землю, придерживая рукой перебитое горло. Печенеги стеганули коней и вчетвером ринулись к крыльцу, на скаку вытягивая кривые сабли. Тут Микулка узрел старика… Он был страшен, как дух смерти и настолько же быстр. Метнулся вдоль бревенчатой стены, развеваясь по ветру темными лохмотьями, расправил руки подобно крыльям, крутнулся волчком и первый конь с перебитыми ногами закувыркался в грязи, давя всадника. Второй печенег рубанул саблей, но только рассек пустоту и вылетел из седла, словно на дерево налетел. Старик дернул из его груди шалапугу, но она застряла в переломанных ребрах, упиваясь кровью. Микулка звякнул тетивой, посылая стрелу через всю поляну и с удовольствием увидел, как в глазу третьего расцвело черное воронье перо. Четвертый пришелец драться не стал, вздыбил коня и рванулся на юг, по тропе к Велик-Камню.

Микулка, отбросив лук, кубарем выкатился на поляну, спеша к деду, но тот был в полном порядке, только ругался на чем свет стоит, не имея сил вытащить посох.

– Совсем старый стал… – скривился старик. – Скоро от мух отбиться не смогу. Спасибо, Микулка, что подсобил, хороший выстрел! Не даром всю стену попортил, пока учился.

– Да что Вы такое говорите, дед Зарян! – Микулка растер рукавом слезы по чумазому лицу. – Как Вы их уделали! Эдаким боем можно целую рать положить. Пять всадников! Это ведь не пешие, да и пеших пятерых победить не каждый сможет.

– Ладно… Если бы не ты, так моя голова уже в кустах валялась. Раньше я шалапугой мог кольчугу пробить, а потом одной рукой ее выдернуть. А сейчас мне уже ребра помеха.

Микулка наклонился и огромным усилием с хрустом выдернул посох, пробивший тело навылет.

Ближе к вечеру они со стариком сложили огромный дымный костер из сырых веток. Костер потрескивал, свистел паром, клубился зыбким пламенем, пожирал плоть погибших печенегов, бросая в темнеющее небо светлячки-искры. У самой кромки леса жевали пожухлую траву уцелевшие кони.

– Кончилась спокойная жизнь… – грустно сказал Зарян, глядя в огонь. – Теперь или биться до конца, или уходить. Эти покоя не дадут, у них мстительность в крови. Что выберем?

– Как Вы скажете!

– А у тебя что, своего разумения нет?

– По мне, лучше остаться. Соромно тикать без оглядки.

– А знаешь, сколько сабель у кагана Кучука? Чай не меньше двух тысяч. Не сдюжим.

– Это смотря как биться! – горячо возразил Микулка. – Не сможет тысячная рать на конях через лес продраться. Я видал какие печенеги воины в лесу. Двумя добрыми луками можно сотню на тропе удержать. А ежели частокол поставить…

– Частокол, говоришь? – заинтересованно спросил старик. – Недурно… Заодно поработаешь, чтоб жиром не заплывать.

* * *

Спал Микулка плохо, тревожно. А как окно посветлело, он встал, оделся и, прихватив топор, отправился в лес, укутанный сырой утренней дымкой.

Влажная прохлада отступила с первыми ударами топора, спина прогрелась, на лбу выступили крохотные капельки пота. Микулка живых деревьев не трогал, валил только торчащий сухостой, да иногда подбирал подходящий валежник. Поэтому приходилось много ходить, выискивать бревна, а потом тащить их на себе через пол-леса. Возмужавшему Микулке такая работа давалась все легче и легче, он шел через облетевший лес с толстенным бревном на плече, даже ноги не скользили по размокшим листьям, выбивал кайлом глубокую яму, ставил обтесанный кол, а потом снова карабкался на гору, засунув топор под пояс на спине. Когда проснулся Зарян, щит из двенадцати бревен уже надежно прикрыл избу со стороны дороги к Велик-Камню.

Микулка до обеда работал без отдыха, обнес избу широким полукругом, руки горели свежими волдырями, а мышцы ныли усталостью. Дед Зарян посвежел, перестал кашлять, помогал чем мог, закапывал колья свежевырытой землей. У него даже морщины на лице разгладились, Микулка не мог сдержать удивления – сколько огня в этом старом иссохшем теле.

В полдень Зарян сварил мясную похлебку с грибами и Микулка вместе с ним отведал горячего варева прямо тут, под открытым небом.

– Хватит частокол городить. – дуя на ложку, сказал старик. – До вечера все равно не успеем закончить, а незваных гостей можно ждать хоть нунечку.