Книга Солдат великой войны - Марк Хелприн

– И вы так делаете?

– Именно.

– Да ладно!

– Их можно удержать живыми не умением, не искусством, не воспоминаниями, а только любовью. Когда ты это поймешь, у тебя пропадет страх смерти. Но это не означает, что ты пойдешь к своей смерти как клоун. Смерть, Николо, эмоциональна.

– Как и жизнь.

– Надеемся на это.

– Послушайте, синьор, вы, пожалуйста, не умирайте на дороге, когда пойдете дальше один, и не умирайте сейчас, пока я с вами, понимаете?

– Моя внучка захочет похоронить меня рядом с моей женой. При жизни нас связывали такие крепкие узы, что не имеет значения, вместе нас похоронят или врозь. На самом деле разделить нас невозможно.

– О, – только и вымолвил Николо, потому что на большее дыхания не хватило.

– Это правда. В любом случае смерть привлечет адвокатов. Им будет чем заняться после того, как я уйду. Я оставил точные, напечатанные на машинке инструкции. Даже указал, что делать с моими костюмами, бумагами, безделушками, которые стоят на моем письменном столе. Почти все должно быть сожжено. Мы живем не вещами, которые накапливаются за жизнь, и не работой, которую мы делаем, а душой, и ее пути и дела нам не дано ни контролировать, ни предвидеть. Все мои вещи и все мои бумаги сожгут в сосновой роще, которая растет за моим домом. Там у меня стоит металлическая бочка, не позволяющая разлетаться большим искрам, которые могут поджечь что-то еще. Муниципальный кодекс Рима запрещает жечь мусор в черте города, но я об этом позаботился. У меня есть два письма, для местного инспектора и его начальника. И то и другое – оды, написанные терцинами. В них я умоляю о единственном исключении. Когда я осознал, что моя поэзия, возможно, их не проймет, я добавил в конверты двадцать пять тысяч лир для инспектора и сорок тысяч для начальника.

– Десяти тысяч вполне хватило бы. Зачем так много?

– Потому что инфляция для этой страны не в диковинку, и я могу прожить дольше, чем ожидаю. А вот почему я этого хочу – загадка. Я такой осторожный и добросовестный, что умереть мне совершенно не страшно. Если я умру на этой дороге, ты просто иди дальше. Меня найдут. И все устроится как надо.

– Вам кажется, что вы можете умереть? – пробормотал Николо между жадными вдохами. – Это мне кажется, что я вот-вот умру.

– Не волнуйся, – ответил Алессандро, внезапно рассердившись. – Я в хорошей форме. Думаю, ты неправильно истолковал мою походку. После войны я, конечно, не могу ходить так же быстро, как и до нее, но в последнее время я освоил трость. – Он постучал ею по дороге. – И я сорок лет плаваю на гребной лодке по Тибру, исключая только время, когда река разливается или пересыхает. Я гребу и в жару, и в дождь. Меня таранили катера, на меня нападали лебеди. Я видел армии завоевателей, маршировавшие по мостам надо мной, а потом, несколькими годами позже, они отступали по тем же мостам. Случалось, я греб под снегопадом и слышал, как шипит снег, падая в воду. Казалось, я вовсе не в Риме, а в Англии. Я стараюсь не переусердствовать, но я не такой слабак, как многие в моем возрасте.

– Я это и сам вижу, – ответил Николо, его лоб блестел от пота. – Впечатление от вас другое, – продолжал он. – Ваша манера одеваться… вы выглядите, как сахарный торт.

– Что ты хочешь этим сказать? – удивился Алессандро, оглядывая свой костюм.

– Он такой белый. И волосы у вас седые. Вы выглядите как священник летом… или как человек-мороженое.

– Человек-мороженое!

– Ну, что вам больше нравится. Вы кажетесь таким хрупким, и я думал, что вам лет девяносто, может, даже сто.

– Сто! – Такая лесть не пришлась Алессандро по душе. – Через двадцать шесть лет, когда тебе будет сорок три, я, возможно, и отмечу столетний юбилей. И костюм не белый. Он светло-кремовый. Видишь?

– Мне он кажется белым.

– При свете звезд трудно отличить эти цвета. Подожди, пока взойдет полная луна.

– Откуда вы знаете, что она будет полной?

– Помимо прочего, прошлой ночью она была полной, кроме тоненькой полоски. Этой ночью она станет идеально круглой. Вот почему я иду так быстро.

– Вы так быстро ходите, когда луна полная?

– За Ачерето проходит высокий хребет. Там. – Он указал вперед и направо, на темный холм, который поднимался выше остальных. – Вечером, если бы меня не вышвырнули из автобуса, с него я смог бы увидеть, как солнце садится в море… хотя на таком расстоянии море – полоска на горизонте, тонкая и синяя, словно пробный акварельный мазок. И оттуда можно увидеть Рим, если горят его огни, сначала слабо, а потом создается впечатление, будто город горит. В сумерках волнообразное движение огней создает впечатление, будто это море. Если не сбавим темп, успеем попасть туда до восхода луны. Сначала она будет оранжевой и янтарной, как Рим на другой стороне, светясь, словно угли большого костра. Какие-то мгновения янтарная луна за востоке и янтарный город на западе будут казаться зеркальными отражениями, и с высоты холма мы будем наблюдать, как они смотрят друг на друга, словно два кота по разные стороны забора. Потом, когда луна взойдет в десяти тысячах цветов, мы сможем попить и съесть шоколад. Зрелище будет почище любого фильма.

– Наверху есть вода? – спросил Николо. – Мне уже хочется пить, потому что вы идете так быстро.

– Нет, воды там нет. Слишком высоко. Но я нашел бутылку из-под вина и наполнил водой. Так что на вершине холма мы сможем выпить холодной воды Ачерето. Она нам потребуется, потому что мы уже потратили и еще потратим много сил, чтобы туда добраться.

– Где она?

– В «дипломате» у тебя за спиной. Это одна из причин, почему ты так тяжело дышишь.

– Вы нашли бутылку с пробкой?

– Я нашел только бутылку, без пробки.

– Откуда вы знаете, что она не вылилась?

– Я внимательно следил за тобой, – ответил Алессандро. – С того самого момента, как мы ушли из Ачерето, ты ни разу не перевернулся с ног на голову. Так что не ходи на руках.

– Хорошо, – пообещал Николо. Его друзья и на заводе знали, что он может ходить на руках.

– Это удивительное зрелище – восход луны, – сменил тему Алессандро. – Особенно полной. Она такая нежная, такая круглая и такая яркая. Всякий раз, когда я вижу восход полной луны, я думаю о своей жене. Ее лицо было таким ярким и прекрасным, без единого изъяна. Казалось, такое совершенство недостижимо, особенно когда она была молодой. Я иду быстро, потому что хочу увидеть восход луны. И я хочу увидеть восход луны, потому что… я тебе уже сказал. Пошли, она не будет нас ждать, просто взойдет, и все.

Они шли и шли. Николо освоился, дышал уже не так тяжело. Аккуратно заправил рубашку в брюки и зачесал волосы назад, словно его собирались кому-то представить. И пока они шли, он время от времени напоминал себе, что не должен ходить на руках.

* * *

– Ни единого облачка, – отметил Алессандро, когда они уселись на плоском камне на вершине холма, к которому шли. – Можно повернуться на триста шестьдесят градусов, обшарить взглядом весь небосвод и прийти к выводу, что облака еще не изобрели.