Книга Упреждение. Лобное место-2 - Эдуард Тополь

– Ненцы говорят, что где-то в заполярной тундре есть племя одноногих людей, – перебил мои мысли заполярный бизнесмен.

Оказывается, пока я мечтал о своей Алене, все уже съели всё, что могли, выпили чай и снова расселись по шконкам.

– Да, – специально для меня повторил бывший хозяин ООО «Ямал-Пушнина». – Ненцы говорят, что где-то в заполярной тундре есть племя одноногих людей. В одиночку они ходить не могут, но вдвоем, обнявшись, они не только ходят, но даже бегают… Это, конечно, легенда. Но именно вдвоем, обнявшись, только и можно выжить в кровавых буранах прошлого да и нашего века. И не только выжить… Впрочем, не будем спешить, вспомните российское начало двадцатого века. Не то революция, не то переворот. Хаос, митинговщина, блоковские «Двенадцать». Троцкий на трибуне, Ленин на броневике, Колчак в Сибири, Деникин в Крыму, а «впереди Иисус Христос». Но времена не выбирают, в них, кто может, выживает. В сибирском Ново-Николаевске, который теперь Новосибирск, они оба были проездом. Он – Николай Урванцев, тридцатилетний геолог, высокий – метр, наверное, восемьдесят, в очках, в пыжиковой шубе и в оленьих унтах, обедал в купеческом ресторане в компании золотоискателей и рассказывал им о своей экспедиции в норильские тундры. А она – Елизавета Найденова, московская медсестра – сидела в другой компании, но слушала его. Да и как было не слушать, когда он в полный голос, на весь ресторан говорил о местах необыкновенных – Заполярье, тундры, лодочное плавание по Карскому морю на Диксон, где он на пару с Бегичевым нашел почту легендарного Амундсена и погибших норвежцев… И вдруг, рассказывала Елизавета Ивановна спустя полсотни лет, «очкарик этот встает для тоста». Смотрит на нее и произносит: «Прошу всех выпить за эту женщину, потому что эта женщина будет мне женой». Все, конечно, хохочут, а он продолжает совершенно серьезно – ему-де предстоит большая жизнь, масса северных экспедиций, но именно с этой женщиной он может пройти по жизни, не боясь никаких трудностей. То есть это была, что ни на есть, любовь с первого взгляда, и после обеда он пошел ее провожать. О чем они говорили? Конечно, он рассказывал о себе. С детства, начитавшись Нансена, Пржевальского и других великих путешественников, он мечтал о Севере, просто бредил им! И когда в Томском технологическом институте приятель-студент Александр Сотников предложил ему, первокурснику, отправиться на Таймыр, где у деда Сотникова еще в девятнадцатом веке были угольные и медные копи, Урванцев согласился, не раздумывая. Если они найдут каменный уголь в низовьях Енисея, Сибирь оживет, караваны судов пойдут по Северному морскому пути и Ледовитому океану! Деньги на эту экспедицию Сотников получил у правительства Колчака. Морской адмирал, Колчак тоже мечтал освоить Северный морской путь. И все лето девятнадцатого года небольшая, всего семь человек, поисковая экспедиция Сотникова и Урванцева работала в норильской тундре. Они долбили штольни в вечной мерзлоте, собирали образцы пород, нашли выходы угольных пластов, а когда вернулись осенью в Томск, там уже были большевики. Сотникова и Урванцева арестовали, причем Сотникова, как атамана белого енисейского казачества, тут же и расстреляли. А геолога Урванцева выпустили – ленинской России, как и Колчаку, тоже был нужен Северный морской путь. И уже на деньги Совнархоза Урванцева отправили в новую экспедицию для разведки Норильского каменноугольного месторождения. Два года он провел в таймырской тундре, нашел там каменный уголь и признаки меди, никеля и платины, на собачьих и оленьих упряжках обследовал чуть не весь Таймыр, аж до Диксона добрался на лодке!.. Теперь в Ново-Николаевске, провожая Лизу из ресторана, Урванцев соблазнял ее рассказами о своих приключениях. Даже попробовал поцеловать, но получил пощечину. Однако не успокоился, выспросил ее московский адрес, по которому она проживала с мужем-профессором, и через пару месяцев, оказавшись в Москве, постучался к ним в дверь… Через месяц она стала его женой. Подробностей этой метаморфозы не знает никто, лишь в одних из мемуаров было сказано вскользь, что якобы профессор был болен, и Урванцев несколько лет содержал его… Зато тихая медсестра уже в медовый месяц с Урванцевым круто преобразилась. То есть представьте: вокруг уже гулял НЭП, «жизнь налаживалась», а они, молодожены, снаряжались бог знает куда, в Заполярье! Знаменитых золотых червонцев, только что введенных, у них не было. В Москве, в Центрпромразведке Урванцеву вместо денег выдали так называемые «чеки взаиморасчетов», нечто вроде нынешнего «безнала». Только чеки эти ни в одном частном магазине не брали, требовали наличные. И тут их выручил Вениамин Свердлов, брат Якова Свердлова, председателя Совнархоза. Он помог обменять чеки на товары, дефицитные в Сибири, – ситец, чай, сахар и табак, – с тем, чтобы в Сибири они обменяли всё это на полушубки, валенки и прочее снаряжение, которого нет в Москве. Затем Елизавета с запиской от Свердлова отправилась к Николаю Семашко, наркому здравоохранения. Наркома в наркомате не оказалось – он, простуженный, лежал дома. Недолго думая, Елизавета заявилась к нему домой – в то время это было нормально. Рассказала о норильской экспедиции и подала целый список медикаментов, необходимых не только для зимовки геологов, но и для лечения местных жителей. Семашко посмотрел список, кое-что добавил, а потом сказал: «Вот вы люди молодые, целый год будете так далеко, на севере! А следующий, двадцать четвертый, год надо же вам как-то празднично встретить!» И дал записку на склад – отпустить экспедиции хорошего вина и шампанского. Потом на зимовке, напишет Урванцев, мы при встрече Нового года от души помянули Семашко добрым словом… Добыв лекарства и мануфактуру, Елизавета выехала с этим богатством в Ново-Николаевск, где обменяла ситец на валенки и полушубки. А Урванцев остался в Москве доставать буровое оборудование, моторы, взрывчатку и прочее снаряжение. Иными словами, она стала ему не только женой, но и партнером. И тем же летом на барже отправилась с ним и со всем снаряжением по Енисею из Красноярска в Дудинку… Однако пока они плыли, лето закончилось, началась осень, а с ней и заполярная непогода. Но это не остановило Урванцева, уж очень ему не терпелось показать молодой жене свои норильские открытия. Он усадил ее в нарты, запряг трех оленей и налегке, с удалью настоящего каюра помчался по тундре из Дудинки к норильским копям. По местным понятиям расстояние было всего ничего – меньше сотни километров, один аргиш, то есть день пути. Не знаю, пел ли он ей «увезу тебя я в тундру, увезу к большим снегам», но «большие снега» настигли их буквально посреди пути. Вдруг всё вокруг завыло и почернело, это налетел буран, да такой, что олени остановились, захоркали и легли в сугроб. Урванцев выругал себя – он был уверен, что к вечеру привезет жену в Норильск, и не взял с собой ни спального мешка, ни оленьих шкур, ни даже компаса. Оставалось одно: выкопать яму в снегу и улечься там вдвоем в обнимку. В этой снежной и «брачной» в кавычках постели на вечной мерзлоте им пришлось провести всю «медовую» ночь. Спали, конечно, по очереди, слушая стук сердец и сторожа дыхание друг друга. Так Елизавета Урванцева в свои тридцать лет стала полярницей, но это было лишь ее первое полярное крещение!.. Как рассказать вам об их жизни и работе в Норильске, когда там никакого Норильска еще не было и в помине? Если бы я был киношником, как вы, то под «Танец с саблями» смонтировал бы зажигательный бобслей из коротких кадров каторжного труда первых шестидесяти геологов и рабочих в норильской тундре: