Книга Грех и святость русской истории - Вадим Кожинов

Нельзя не сожалеть, не скорбеть об исторической судьбе великого и прекрасного Киева, в высшем расцвете которого в конце X – начале XII века ярче и полнее всего воплотилось бытие Руси того времени. Но ход истории неумолим. После перемещения столицы Киев в течение столетия с лишним находился в более или менее тесной связи с Владимиром; связь эта продолжала сохраняться некоторое время даже и после монгольского нашествия. Но, как выяснили современные украинские историки, «в последней четверти XIII века (то есть примерно с 1275 года, а Киев был захвачен монголами в 1240 году. – В.К.) золотоордынские ханы перестали выдавать ярлыки на киевское княжение владимиро-суздальским и другим видным русским князьям, а управляли городом при помощи собственных наместников».[29]

И это неизбежно вело к решительному отделению Киева от Владимира, Южной Руси от Северной. А в 1362 году, воспользовавшись расколом и острой междоусобной борьбой в монгольской Золотой Орде, Киев захватило Великое княжество Литовское, которое позднее вошло в состав Речи Посполитой. И лишь в 1654 году Киев и большая часть Южной Руси опять воссоединились с Северной.

Таким образом, Южная, Киевская Русь, которая почти четыре столетия (с начала IX до середины XII века) была средоточием исторического развития огромной страны, затем также почти на четыре столетия (конец XIII – середина XVII века) оказалась отрезанной – сначала монголами, затем Литвой и Польшей – от нового центра Руси. И едва ли возможно всерьез оспорить, что именно поэтому и именно за это долгое время в Южной Руси сложился самостоятельный народ со своим языком и культурой – украинский.

Однако некоторые украинские историки во главе с М.С. Грушевским предлагают совсем иное решение, согласно которому украинский народ так или иначе сформировался на юге уже в самом начале истории Киевской Руси, а во Владимирской земле и севернее, в Новгородской, в это же время сложился другой, русский народ. Поэтому история Киевской Руси – это, мол, первый этап истории украинского народа, а русский народ не имеет прямого и непосредственного отношения к Киевской Руси. Между тем ясно, что такое представление об историческом пути южнорусских земель несет в себе поистине жестокое внутреннее противоречие.

Впрочем, прежде чем говорить об этом, сформулирую принятую преобладающим большинством историков (в том числе и украинских) концепцию, согласно которой до XIII века основное население Руси, разместившееся на пространстве от Киева до Ладоги, представляло собой единый в своей основе народ – с единым литературным языком (несмотря на всегда неизбежные областные диалектные особенности) и единой культурой, воплощенной в зодчестве, иконописи, искусстве слова, а также непосредственно в формах труда и быта. Только поэтому, например, былины, созданные в Киеве, оказались своими в далеком северном Поморье, а летописи, повествующие о Киеве, сохранялись и многократно переписывались во Владимирской Руси. Это была, как обычно определяют, общерусская культура, которая только с конца XIII–XIV века начинает постепенно разветвляться на украинскую, белорусскую и великорусскую. Так, по определению Н.И. Костомарова, из древнего русского народа выросли «три ветви русского народа: то были – южнорусская, белорусская и великорусская».[30]

Только оказавшись в составе Литовского, а затем Польского государства, население Южной Руси начало превращаться в самостоятельный украинский народ, чья своеобразная культура сформировалась к рубежу XVI–XVII веков. Если же встать на точку зрения М.С. Грушевского и его сторонников, согласно которой украинский народ сложился до XIII века, неизбежно придется прийти к выводу, что народ этот позднее, так сказать, утратил свое лицо, ибо на территории Украины в очень малой степени сохранилось наследие Киевской Руси, начиная с тех же былин (их трудно распознаваемые следы находят только в так называемых «героических колядках»); даже множество памятников зодчества, включая собор Святой Софии в Киеве, было кардинально перестроено на основе иного стиля (чего не произошло, например, с новгородской – созданной в одно время с киевской – Софией).

Иначе говоря, перед историком Украины встает дилемма: либо исходить из понятия о едином русском народе IX–XII веков, создавшем, в частности, культуру Южной, Киевской Руси, либо же – под давлением массы фактов – признать, что культура Киевской Руси вообще не имеет прямого и непосредственного отношения к украинскому народу, ибо эта культура действительно сохранялась и развивалась после XIII века в Северной, а не Южной Руси.

Мнение же, что именно украинский народ (и не единый тогда – общерусский) создал культуру Киевской Руси, а после XIII века чуть ли не полностью доверил ее сохранение и дальнейшее развитие великорусскому народу, между тем как сам пошел по явно и существенно иному пути, – это мнение в конечном счете просто абсурдно.

Вопрос стоит именно так: историку Украины или надо полностью «отречься» от Киевской Руси, или же согласиться, что до XIII века существовал единый древнерусский народ, а формирование украинского народа и его самобытной и богатой культуры началось с конца XIII века.

Это всецело подтверждает и историческое языковедение. В трактате Ф.П. Филина «Происхождение русского, украинского и белорусского языков» (1972), подводящем итоги полуторавекового изучения проблемы (в том числе и украинским языковедением), а также многолетних исследований самого автора, говорится, в частности, что только «в XIV–XV веках лексико-семантические различия языка северо-восточных, западных и южных памятников становились заметными» и, значит, именно «в XIV–XV веках получают широкое распространение особенности, характерные для русского, украинского и белорусского языков… Явления, специфические для каждого восточнославянского языка, продолжали нарастать и в более позднее время».[31]Между прочим, Ф.П. Филин в этом своем выводе всецело опирается на труд крупнейшего украинского языковеда Л.А. Булаховского «Питання походження украiнськоi мови» (Киев, 1956): «Как полагает Л.А. Булаховский… древнерусский язык во всем существенном был един. Никаких особенных восточнославянских племенных диалектов не существовало», и «древнеукраинские особенности» лишь «с XIV века… становятся совершенно явными».

Но, конечно, «особенности» – это еще не язык в полном смысле этого слова. Великий филолог М.М. Бахтин, не раз обращавшийся к украинской словесности и культуре в целом, писал еще в 1944 году: «Значение XVI в. на Украине. Борьба с польским игом и с Турцией, формирование украинской национальности… В XVI веке выдвигается впервые вопрос о национальном языке (курсив М.М. Бахтина. – В.К.), возникает потребность создать письменную «руську мову», отличную от славянской (т. е. церковнославянской. – В.К.) и польской. На эту «мову» переводятся книги церковно-учительные и богослужебные («Пересопницкое Евангелие» – 1555–1561)».[32]