Книга В донесениях не сообщалось... Жизнь и смерть солдата Великой Отечественной. 1941-1945 - Сергей Михеенков

Согласно немецким источникам, за четыре года войны вермахт пленил 5754 тысячи военнослужащих. По данным Генерального штаба Вооруженных Сил РФ — 4059 тысяч человек.

Погрешность, как видим, огромная, более полутора миллионов человек. Цифра примерно равная всей группировке нашей армии, сражавшейся в битве за Москву осенью-зимой 1941/42 года. И что в бездне этих миллионов и сотен тысяч судьба моих героев? Они, может, и не учтены этой статистикой, оставшись за полями погрешностей.

И что за манера у историков-политиков преуменьшать собственные потери и преувеличивать потери бывшего врага. Ведь, умышленно уменьшая, к примеру, количество наших военнопленных, мы тем самым умаляем страдания своего народа в годы Великой Отечественной войны. Другие народы, к примеру народы Прибалтики, пошли по другому пути. Правда, там тоже в статистику грозит вмешаться меркантильная политика. России хотят предъявить счета за ущерб, нанесенный нашей оккупацией. Но кто заплатит за жизни красноармейцев, убитых в спину в прибалтийских городах и на хуторах во время летнего отступления? А каждый убитый — это русская семья, оставленная без кормильца.

Сколько советских солдат и офицеров умерло в плену и сколько казнено, точной статистики тоже нет. В 1941 году в германском плену оказалось более 3500 тысяч человек. Первую зиму пережила только половина из них.

В плену были расстреляны и умерли несколько советских генералов. К примеру, генерал-майор И.А. Пресняков, командир 113-й стрелковой дивизии, генерал-лейтенант Ф.А. Ершаков, командующий 20-й армией, генерал-майор В.Н. Сотенский, командующий артиллерией 5-й армии.

В этой главе представлены воспоминания тех, кому посчастливилось выжить. Некоторым удалось даже бежать и затем сражаться в партизанских отрядах.

Итак, пусть обо всем пережитом расскажут они.

— В сорок первом, под Вязьмой…

Разгрузили наш полк на станции Новодугинская. Построились повзводно, повели дорогой влево от станции. Шли день. Никого не встретили, никто нас не встречал. Переночевали в каком-то овраге. Доели свои сухари.

Утром нас опять построили. Прибыл какой-то генерал и несколько человек с ним, тоже, видать, из начальства. Комполка наш докладывает: так, мол, и так, такой-то запасной полк в составе стольких-то человек прибыл в ваше распоряжение… Генерал уже пожилой. Прошелся вдоль строя, внимательно осмотрел нас. Потом отвел комполка в сторону и говорит: мол, нам тут пушечное мясо не надобно, своих безоружных хватает, веди, говорит, дальше и действуйте там самостоятельно. Передал нашему комполка карты, указал, где занимать рубеж обороны. Разговаривали они тихо, не для посторонних ушей. Но я стоял крайним в первом взводе первой роты первого батальона и все слышал.

Ну, думаю, хреновые наши дела. Ну что мы, правда, за воинство? Не обмундированы даже. Кто в чем. Орава деревенская. Как будто на драку в соседнюю деревню пришли… Из оружия — одни винтовки. Из них половина учебных. Патронники рассверлены, стрелять нельзя. И зачем мы их к фронту волокли? Пугать, что ли, немца решили наши командиры этими рассверленными винтовками? Показать ему издали, что, мол, и мы вооружены? Но всем, даже тем, кто и без винтовки был, выдали по тридцать патронов и по три запала для гранат образца 1914 года. Когда запалы те раздавали, я спросил: а где же, мол, гранаты? Там, сказали, на передовой, там и гранаты, и винтовки, и пулеметы. На передовой, сказали, все получите.

Получили…

Правда, накормили нас. Выдали на каждую роту по кулю воблы и по два куля сухарей. Все это мы быстренько разделили. А я свое думаю: лучше бы гранаты раздали да винтовки, да к ним патронов побольше.

Повели. Долго шли. Несколько дней. Деревни попадались. В которой деревне остановимся, переночуем, подкрепимся. А из которой нас из минометов да из пулеметов обстреляют. Комполка все карту генеральскую теребил, видно, никак не мог понять: как же это, в тылу — и немцы. Специальные команды. Они глубоко проникали. То мост захватят, то дорогу перережут. Потери пока были невеликие. Мы почти не стреляли, боя не принимали.

Раз так вышли. Деревня впереди. Внизу речушка. Вдоль речушки сараи. На крыше одного сарая стоят три человека. Один в бинокль смотрит. Мы идем. И вдруг они кинулись куда-то вниз, и тут же оттуда длинными очередями стал бить пулемет. Это были немцы. Подпустили близко. Тут наших много полегло. Рядом со мной парень бежал, так я видел, как его убило.

Обошли мы эту деревню. Никто нас не преследовал. Такая вот война была.

Пришли в назначенное место. Окопы там уже вырыты были. Оружие тоже кое-какое. В основном старые, непристрелянные винтовки. Пулеметов ни одного. Минометов тоже. Ладно, думаю, хоть окопы надежные. Лопаток-то у нас не было.

Я перед этой войной в финскую воевал. Там оружие и снаряжение у нас куда лучше было!

Позиция для обороны была выбрана неплохая. Крутой берег. Внизу, под берегом, лощинка, болото, ручей. А за ручьем лесок. По опушке — немцы. В болоте навалено трупов. Раненые стонут. Это тех, кто до нас тут стоял, в атаку посылали.

Больше суток мы лежали в окопах. Ждали приказа. Ждали, что вот-вот и нас, вот так же, через болотце пошлют, под немецкие пулеметы. Раненые постепенно затихли. Видать, перемерли все. Начальство что-то молчало. На другой день с того берега немец начал кидать мины. И так ловко стрелял, что — по три разрыва рядом.

Это было 7 октября 1941 года. Мы еще и знать не знали, что Вязьма уже отрезана, что мы в окружении.

У меня во взводе был связной, Петр Прудников, свой, дубровский. В армии еще не был. Страшно под обстрелом. Когда мины стали ложиться близко к нашим окопам, он выскочил, закричал, что надо уходить, а то, мол, всех побьет. Я ему: «Назад! В окоп!» Куда там… Бегал он так, бегал, и заметил немец нас. Начал кидать мины прицельно. И стали наши окопы осыпаться: песок, стенки не укреплены. Одна мина совсем рядом разорвалась. Меня сразу ранило и контузило. Прудников закричал: «Братцы, Полового убило!» Уходить, мол, надо, пока всех не перебило! Рядом со мной в окопах лежали ребята из соседних деревень, Синявки и Иващковичи. Кричат: «Половой, мы тебя сейчас вытащим!» — «Лежите, — говорю, — а то и вас!..»

Перетянул полотенцем ногу под коленкой. Лежу терплю. Боли вроде и нет. Только трясет и голова немеет. Сильно контузило. Мина рядом разорвалась. Так что временами я даже забывал, кто я, где я и что со мной случилось.

Когда стемнело, позвал: идите, говорю, берите, теперь можно, не заметят.

Стащили они меня в задний овраг и тем оврагом вынесли на дорогу. По той дороге мы подходили к передовой.

Темно совсем стало. Левее нас вроде как деревня виднеется. Дорога проселочная. Место сухое. Там уже лежал один. Такой же бедолага, как и я. Его тоже в ногу. В ступню, навылет. Пулей.

На дорогу нас выносили с тем расчетом, что рано или поздно будут проезжать наши и заберут, увезут в тыл. Никто ж еще не знал, что никакого тыла уже нет. Отрезаны тылы. Везде немцы.