Книга Девичьи грезы - Наталия Вронская

9

Я ехал прочь: иные сны…

Душе влюбленной грустно было,

И месяц с левой стороны

Сопровождал меня уныло…

А. Пушкин

— Ну, матушка! Ну, напугала! — восклицала Прасковья Антоновна. — А что князь должен был подумать? А? Надо же уметь держать себя в руках! Ах, провинция… Ежели ты еще не поняла света, не поняла приличий, так сиди дома!

Сонцова была обеспокоена и зла. Обеспокоена неожиданным обмороком племянницы и зла на такое нарушение приличии. Упасть в обморок оттого, что мужчина взял ее за руку! Да рехнулась она, что ли? Какой конфуз вышел!

— Что? Что ты скажешь? — уже шепотом продолжила она. — Князь послал за доктором — он настоял… Но какая неловкость! Что теперь подумают в свете… Ты здесь и… Боже мой!

— Тетушка, — прошептала Саша, — я не хотела…

— Еще бы ты хотела! Благодарение Богу, что дядя твой поехал с нами. Бог даст, скандал удастся замять.

— Скандал?

— Да, милочка, скандал… А ты не понимаешь? Да что тебе объяснять?..

Обморок Саши привел всех в замешательство и отчаяние, но по разным причинам. Анна обрадовалась такому явному конфузу кузины и долго не могла поверить своему счастью. Дядюшка с тетушкой испугались, а Ельской… Первой его мыслью было, что, видимо, это его письмо произвело на девушку такое ужасное впечатление. Отчасти это было правдой. Только впечатление было вовсе не ужасным, а просто неожиданным. Вместе с тем, что Саша была к тому же еще и поймана с поличным, и письмо это произвело такой неожиданный и драматический эффект.

Сашу уложили на диван, вызвали доктора, на чем настоял Владимир Алексеевич. Сам он удалился из комнаты в кабинет, и увел с собой Викентия Дмитриевича, чтоб не стеснять дам. Саша пришла в себя, явился доктор и констатировал, что обморок сделался от духоты и тесного корсета. Приказал отправить больную домой и не волновать ее. А также велел нынче вечером никуда не выходить.

Владимир Алексеевич сдержанно распрощался с гостями. Всю дорогу Прасковья Антоновна на чем свет стоит ругала племянницу, а Саша вовсе не знала, что ей отвечать.

По приезде Сашу отправили в ее комнату вместе с горничной. К ней тут же прибежала Ксения, чтоб расспросить о произошедшем и не оставлять сестру одну. Девушка тут же рассказала сестре о случившемся с ней нынче происшествии.

— Да как же можно было? — удивлялась Ксения. — Конечно, не так это и странно, если подумать… Зная тебя, многого можно ожидать, но чтоб в обморок прилюдно падать!..

— Ты прочего не знаешь, сестрица, — возразила ей Саша. — Из-за чего все произошло. Я письмо прочла!

— Какое письмо?

Тут Саша поведала сестре о том письме князя, которое случайно прочла. О письме, в котором содержалось столь взволновавшее ее признание князя в любви.

— Впрочем, может, и не для меня это письмо было вовсе? Мало ли Александр на свете… Да и было оно просто брошено на пол.

— Не лукавь, сестрица, — усмехнулась Ксения. — Ты точно знаешь, что письмо было написано тебе.

— А почему он тогда был со мною так холоден при разговоре? — повысила голос Саша. — Не оттого ли, что я узнала его тайну? Тайну его увлечения женщиной, которую он скрывает от всех?

— А не оттого ли он был так холоден, что ты узнала его чувства к тебе? Не потому ли, что он просто смутился? Не потому, что искал в тебе одобрения, а встретил недоуменье и, быть может, даже неприязнь?

— Но во мне вовсе не было неприязни… Я просто немного испугалась…

— А он подумал, что если б ты была к нему расположена, то не смутилась бы так и уж вовсе бы не испугалась. Твой испуг для него свидетельство твоего равнодушия и, даже более того, твоего увлечения другим! — сказала Ксения.

— Каким еще другим?

— А вот таким! — Ксения отвернулась. — Дмитрием Ивановичем Багряницким! Или ты уж про него забыла?

— Перестань, Ксения!

— Не перестану! Всякие глупости мне слушать не хочется! Не расположена я нынче! А ты подумай, вот мой тебе совет…

— О чем?.. — Саша притихла, плечи у нее опустились.

Ксении стало жалко сестру:

— О своем спокойствии подумай. О том, чтобы вперед себя не выдавать. — Она взяла Сашу за руку. — Поспи сейчас, доктор велел тебе отдыхать…

Ксения уложила сестру и, как только убедилась, что та задремала, вышла из комнаты.

— Почему же это в меня никто не влюблен? Ну ровным счетом — никто… — шептала она себе под нос. — Так вот всегда…

10

…Вдруг он обратился к матушке: «Авдотья Ивановна, а сколько лет Петруше?»

— Да вот пошел семнадцатый годок, — отвечала матушка…

«Добро, — прервал батюшка, — пора его в службу…»

А. Пушкин. Капитанская дочка

Однако есть у нас теперь необходимость отойти несколько в сторону от нашего повествования и рассказать подробнее о Дмитрии Ивановиче Багряницком — молодом человеке, появление которого так повлияло на судьбы наших героев. Итак, был он не то чтобы богат, да и не так, чтобы уж совсем беден. Род их был старинный, из наследников по мужской линии — Дмитрий Иванович остался один. Родители его были еще живы, а также было у него четыре сестры, три из которых уж давно замужем, а одна жила при родителях. Семья возлагала на Дмитрия Ивановича большие надежды. Породниться ему надо было с семьей богатой и такой же родовитой, как и у него.

Имение их составляли земли в Уфимском крае, что в Бугурусланском уезде, и деревня Багряное, близ самой реки Бугуруслан. Отец Дмитрия — Иван Михайлович Багряницкий — переселился на эти земли давно. Крестьян своих перевез из Симбирской губернии и обосновался на Бугуруслане накрепко. Места были богатые, хозяйство велось исправно, и уж много лет твердой своей рукою держал его Иван Михайлович.

Был он человеком сильным и властным. Никто и слова поперек сказать ему не смел. А уж если находил на Ивана Михайловича гнев, то тут хоть из дому беги. Бивал он под горячую руку и супругу свою, Марью Петровну, и дочерей. Только сынка своего не трогал — единственную надежду всего рода. Пережил Иван Михайлович разные времена, пережил и пугачевщину, позднее сумел восстановить имение и держал крестьян своей железной рукой, хотя они почитали его как доброго и справедливого помещика. И то сказать, хоть в гневе на него накатывало и бывал он страшен, но в мирные дни судил справедливо и о хозяйстве своем искреннее радение имел. Говаривал еще и так: сытый крестьянин при своей землице — помещику большая выгода. Оттого и меж своих крестьян, и меж окрестных башкир считался добрым и честным человеком.

Дмитрий Иванович, единственный сын его, был от рождения мягким — полная противоположность своему батюшке. Он был добр, но слаб. Воли своей не имел. В душе чувствовал порою одно, но выразить подчас того не смел. Не мог он и помыслить, чтоб выйти из-под родительской воли. Был он горячо любим матерью, отцом, сестрами, это и избаловало его. Душа его и воля были подавлены и смяты волею всей семьи, хотя он и сделался барчуком и увальнем.