Книга Сестра моего сердца - Читра Дивакаруни

— О, Анджу, я уверена, что ты всё это увидишь. Может, после того, как выйдешь замуж…

— Ну да. Скорее всего, я выйду замуж за какого-нибудь занудного старика, который никогда не захочет оставить Калькутту и всё свободное время будет лежать на диване, жевать паан и слушать песни из слащавых мелодрам. А еще…

— И кто теперь переживает из-за выдумок? — рассмеялась Судха. — Не волнуйся, я загадаю желание за тебя, и ты объедешь весь мир. Хотя, конечно, я буду по тебе скучать.

— Не верю в загадывание желаний, — ворчала я, хотя и надеялась в глубине души, что кузина была права.

* * *

Остаток дня мы провели в комнате Судхи, рассматривая покрывало, подаренное ей на день рождения. Рисунок на нем был необыкновенно вычурным, даже такой усидчивой и старательной девушке, как она, потребовалось бы много месяцев, чтобы вышить его. В центре покрывала был нарисован подсолнух, по краю — танцующие павлины, между которыми вилась надпись — пословица, написанная старомодным шрифтом, прочитать которую нам удалось не сразу. И, наконец, разобрав ее, мы не могли сдержать смех: «Пати парам гуру, супруг — твой главный господин».

— Где тетя Налини откопала такое? — спросила я, кривляясь.

— Может, специально заказала, — ответила Судха, вытирая выступившие слезы.

— Наверное, она сказала: «Я хочу, чтобы этот подарок научил мою непослушную и несносную дочь женским добродетелям.» А мастер ей ответил: «Мадам, когда она вышьет в сотый раз „Супруг — твой главный господин“, то точно станет идеальной женой.»

Мы с Судхой снова покатились со смеху, и его звук был высок и ломок, как у людей, избежавших падения в пропасть. Решив, что если сделать хвосты павлинам чуть длиннее, они закроют надпись, и никто ее не заметит, мы скрепили нашу тайну поцелуем.

Но в ту жаркую ночь я лежала в темноте на скомканных влажных простынях и не могла заснуть от боли в сердце, словно кто-то разорвал его пополам, а потом грубо сшил толстой иголкой, как у обувных мастеров на улице, чинящих сандалии. Я никак не могла выбросить из головы странную фразу Судхи про то, что она не та, кем я ее считаю. Что могло потрясти ее веру в себя? В нас обеих? И почему она, в первый раз в жизни, предпочла скрыть от меня что-то важное?

5

Судха

Новый фильм свел с ума всех жителей Калькутты: повсюду были расклеены рекламные афиши — огромные и яркие, как не бывает в жизни — с изображениями главных героев. Героиня — молодая девушка в восхитительной юбке, вышитой золотом и дупатте[34], такая невинная и беззащитная среди порочных лиц придворных. На других афишах она вся в слезах в когтях злобного набоба[35], а на заднем плане — спешащий к ней на помощь принц верхом на коне. Все девочки в школе шептались об этом романтичном фильме, в котором герои сначала пели о вечной любви, плывя в лодке по ночной реке, залитой лунным светом. А потом когда они уже должны были пожениться, жестокий отец жениха, принадлежащий к знатному роду, запретил сыну жениться на ней, потому что она всего лишь танцовщица. И девушка, рыдая, решила оставить своего возлюбленного, чтобы не позорить его имя. В каждой лавочке, где торгуют пааном, звучали песни из фильма: «О, пойдем со мной, возлюбленный мой, навстречу луне…» или: «Это чудо, что блуждая в ночи, я нашел тебя…». Сердце каждой девушки билось быстрее, когда она напевала эти слова. Да и юношей эта мелодия, наверное, не могла оставить равнодушными. Хотя, ручаться за это я не могла — благодаря бдительности наших матерей, мы с Анджу не были знакомы ни с одним юношей.

Мы с сестрой жили в мире женщин, они окружали нас дома, в школе — везде. Мы жили, словно в подводном мире, куда проникала лишь часть дневного света, где движения были замедлены, а из картин в стенах за нами наблюдали сотни глаз. Негромкие приглушенные звуки: звон браслетов или женский смех. Немногочисленные слуги-мужчины не поднимались выше первого этажа нашего дома. А Сингх-джи, хотя из-за его изъяна он и занимал место где-то посередине между мужчинами и женщинами, и вовсе никогда не заходил в дом.

Мы учились в школе для девочек при монастыре, и ни одному мужчине не позволялось пройти дальше ворот, охраняемых дарваном, который угрожающе вертел в руках дубинку с железным наконечником, так что даже отцы учениц не решались зайти на территорию школы. Иногда, конечно, мы бывали на свадьбах или празднике Пуджа[36], но нам всегда приходилось сидеть среди наших родственниц и слушать их сплетни, песни и старые байки. Наверное, из-за того, что у нас не было отцов, мир мужчин — солнце, и пот, и запах одеколона, и громкие окрики — казался нам таким же далеким и загадочным, как неясный шум океана, такого далекого, что его можно увидеть только в телескоп.

Наше существование было полно ограничений, но, как ни странно, такая жизнь меня вполне устраивала.

Я знала, что многие шестнадцатилетние девушки в Калькутте жили совсем по-другому. Я часто видела по дороге в школу, как они втискивались в переполненные автобусы, громко торговались с продавцами овощей на улице, делая покупки для матерей, беззастенчиво перебирали каждый овощ на прилавке и надавливали на стручки фасоли, чтобы убедиться в их свежести. Стайки веселых подростков, похожих на бабочек, собирались у торговцев мороженым, где они покупали апельсиновый замороженный сок, хихикали, отирая яркие губы. Я видела, как женщины, молодые и пожилые, ловят такси, чтобы добраться до Нового рынка или Дальхаузи, а некоторые ловко лавировали на мотороллерах среди автобусов, пешеходов и важно мычащих бродячих коров. А иногда я замечала на какой-нибудь сумрачной улочке у цветочной лавки девушку, держащую за руку молодого человека и стыдливо опустившую глаза, пока он прикалывал ей цветок к волосам.

А их одежда… Сальвар камизы, прошитые серебристыми нитями, полупрозрачные дупатты, так красиво соскальзывающие с плеч. Некоторые, на западный манер, носили джинсы, узкие юбки, облегающие округлые бедра и открывающие тонкие щиколотки. Если они и носили сари, то похожие на те, в которые одеты героини в фильмах — а не домотканые одеяния с традиционными узорами, которые покупали для нас матери. Рукава блузок у таких сари практически отсутствовали, а на их спинках был довольно глубокий вырез, и вслед им свистели местные Ромео, которые вечно слоняются по улицам. Такие выходки заставляли меня краснеть.

Какими смелыми и обворожительными казались мне эти женщины, которые не должны были, как мы с Анджу, постоянно беспокоиться о своей репутации, как о хрупком стеклянном цветке. Они могли себе позволить то, о чем мы, дочери рода Чаттерджи, могли только мечтать. Если бы отцы были живы, матери были бы снисходительней к нам. Но казалось, что после обещания, которое Гури-ма дала мужу, вся жизнь в доме замерла, как в сказке про зачарованный замок, уснувший навсегда.