Книга Сфера - Дейв Эггерс

– А то, – сказала Энни.

Тени уселись. Энни указала на них вилкой:

– Это Сабина и Джозеф.

Мэй пожала им руки. Корпулентная блондинка Сабина щурилась. Джозеф был худ, бледен и с комически плохими зубами.

– И она уже разглядывает мои зубы! – взвыл он, тыча пальцем в Мэй. – Американцы! Да вы ненормальные! Я вам что – лошадь на аукционе?

– Но у тебя правда плохие зубы, – заметила Энни. – А у нас тут такая прекрасная стоматология.

Джозеф развернул буррито.

– Я считаю, мои зубы даруют жизненно потребное отдохновение от всеобщего противоестественного совершенства.

Энни разглядывала его, склонив голову набок.

– Я считаю, тебе надо их полечить. Если не ради себя, то ради корпоративного настроя. У людей от тебя кошмары.

Набив рот карне асада, Джозеф демонстративно надулся. Энни похлопала его по руке.

Сабина повернулась к Мэй:

– Так ты в Чувствах Клиента?

Теперь Мэй заметила у нее на плече татуировку – символ бесконечности.

– Ага. Первая неделя.

– Я так поняла, у тебя уже неплохо получается. Я тоже там начинала. Как и почти все.

– Сабина – биохимик, – вставила Энни.

– Ты биохимик? – удивилась Мэй.

– Да.

Мэй и не знала, что в «Сфере» работают биохимики.

– Можно спросить, над чем работаешь?

– Спросить? – улыбнулась Сабина. – Спросить-то, конечно, можно. Но я не обязана отвечать.

Все повздыхали, Сабина тоже, потом перестала.

– Нет, серьезно, не могу сказать. Ну, не сейчас. Вообще – над всякой биометрией. Сканирование сетчатки, распознавание лиц, такие вещи. Но сейчас кое-что новенькое. Я бы и рада…

Энни поглядела на нее умоляюще – мол, замолчи. Сабина набила рот латуком.

– В общем, – сказала Энни, – Джозеф у нас в Открытом Образовании. Внедряет планшеты в школы, которые еще не могут этого себе позволить. Он у нас доброхот. И дружит с твоим новым знакомцем. Гарбонцо.

– Гаравента, – поправила Мэй.

– А. Так ты запомнила. Видела его потом?

– На этой неделе нет. Дел очень много.

У Джозефа отвалилась челюсть. Кажется, его осенило.

– Так ты что – Мэй?

Энни поморщилась:

– Мы же так и сказали. Ну естественно, она Мэй.

– Извини. Не расслышал. Теперь дошло.

Энни фыркнула:

– А что? Вы, девочки, сплетничали про лучшую ночь в жизни Фрэнсиса? Он пишет имя Мэй в блокнотике, а вокруг рисует сердечки?

Джозеф снисходительно вздохнул:

– Нет, он просто сказал, что познакомился с очень приятной девушкой и что зовут ее Мэй.

– Я сейчас зарыдаю, – сказала Сабина.

– Он ей сказал, что работает в безопасности, – продолжала Энни. – Чего это он, Джозеф?

– Он не так сказал, – возразила Мэй. – Я же объясняла.

Но Энни не слушала.

– Ну, наверное, можно считать, что это безопасность. Он занимается защитой детей. По сути, вся программа по предупреждению похищений строится вокруг него. И у него, пожалуй, есть шанс.

Сабина, снова с полным ртом, энергично закивала:

– Стопроцентно, – сказала она, плюясь салатом и соусом. – Все уже на мази.

– Что на мази? – переспросила Мэй. – Он сможет предупреждать все похищения?

– Он может, – сказал Джозеф. – С мотивацией у него порядок.

Энни расширила глаза:

– Он тебе рассказывал про своих сестер?

Мэй покачала головой:

– Нет, он их даже не упоминал. А что с его сестрами?

Три сфероида переглянулись, словно взвешивая, стоит ли все вываливать прямо здесь и сейчас.

– Кромешный мрак, – сказала Энни. – У него родители – кошмарные ******.[15]Четверо детей, что ли, или пятеро, Фрэнсис младший или не совсем, и, короче, папаша в тюрьме, мамаша торчок, детей разослали куда ни попадя. Одного, кажется, к тете с дядей, а двух сестер в приемную семью, и обеих оттуда похитили. По-моему, там были сомнения, подарили их убийцам или продали.

– Что? – переспросила Мэй, ослабев.

– Блин, их насиловали, держали в чуланах, тела выкинули у какой-то заброшенной ракетной шахты. Ну реально, жуть крайней степени. Он нам все это рассказал, когда делал заявку на программу защиты детей. Ты бы видела свое лицо. Зря я начала.

Мэй не смогла заговорить.

– Лучше, чтоб ты была в курсе, – сказал Джозеф. – Он поэтому такой одержимый. А когда его программу запустят, ничего подобного больше никогда не случится. Стоп. Который час?

Энни глянула на телефон:

– И впрямь. Пора бежать. У Бейли открытие. Нам в Большой зал.

* * *

Большой зал располагался в «Просвещении», и когда они вошли, гулкое пространство на 3 500 мест, оформленное деревом теплых тонов и матовой сталью, громко гудело в предвкушении. Мэй и Энни не без труда нашли два места на втором балконе и сели.

– Достроили всего несколько месяцев назад, – сказала Энни. – Сорок пять лимонов. Бейли заказал полосочки, как в Сиенском соборе. Красиво, да?

Все внимание Мэй было приковано к сцене – там под гром аплодисментов к кафедре из органического стекла направлялся человек. Высокий мужчина лет сорока пяти, в районе талии округлый, но здоровяк, в джинсах и синем свитере с острым вырезом. Микрофона не наблюдалось, но когда человек заговорил, голос его был усилен и чист.

– Всем привет. Я Эймон Бейли, – сказал он; в зале вновь зааплодировали, но он это быстренько прекратил. – Спасибо. Я так вам рад. За месяц с тех пор, как я выступал в последний раз, у нас появились новые лица. Нубы, встаньте, пожалуйста?

Энни пихнула Мэй локтем. Мэй поднялась и огляделась – в зале стояли человек шестьдесят, в основном ее сверстники, все смущены, все неброско стильны, представляют все расы, этнические корни и, благодаря стараниям «Сферы» упростить разрешения на работу для иностранцев, головокружительное множество стран. Остальные сфероиды громко захлопали, кое-кто сдобрил аплодисменты «гип-гипами». Мэй села.

– Ты так очаровательно краснеешь, – заметила Энни. Мэй сползла в кресле пониже.

– Нубы, – сказал Бейли, – вам предстоит нечто особенное. Это называется Мечтательная Пятница – мы представляем то, над чем работаем. Нередко выступают наши инженеры, дизайнеры или визионеры, а порой только я. И сегодня, к добру или худу, выступаю я. За что заранее извиняюсь.