Книга Гони из сердца месть - Уинифред Леннокс

— Занятный каламбур!

Рамоне на самом деле понравился ответ. Гай вообще обладал быстрой реакцией, она заметила это давно. Наверное, поэтому и Патрик у них родился ровно через девять месяцев после того, как они впервые занялись любовью. Это произошло еще в Манчестере.

Что-то дрогнуло в сердце Рамоны, но она постаралась отмахнуться от этого ощущения.

Она потянулась к полке и взяла трубку, похожую на кочергу, которой обычно ворошила головешки в камине. Эта модель называется «бренди», сразу вспомнила она. Гай вдолбил ей в голову все названия, ее голова принимала все новое без сопротивления, особенно в первые два года после рождения Патрика. Как будто в голове Рамоны образовалось много пустого места.

Рамона усмехнулась. Недавно она прочла в каком-то журнале о новых исследованиях ученых. Они обнаружили удивительную вещь — оказывается, во время беременности женщина забывает тридцать процентов всего, что знала до этого. И только в течение двух лет после родов к ней возвращается память.

Так может быть, вдруг подумала Рамона, во время беременности я забыла про себя настоящую, про свои желания и стремления, а потом память об этом могла бы вернуться, но ей некуда было возвращаться — все ячейки памяти оказались занятыми. Занятыми названиями курительных трубок, французских вин, именами бизнесменов, с которыми работал Гай, биржевыми ценами на французские вина разных лет, бейсболом Патрика, названиями команд, именами девочек, которые нравились Патрику, именами мальчиков, которые ему не нравились, ценами на дома, поскольку они переезжали много раз, как и полагается американцам среднего класса…

Рамона подержала в руке трубку. С ней Гай ездил весной на чемпионат мира по курению трубок в Англию. Он звал ее с собой, но она уже ничего не хотела.

Она умела набивать трубки и не раз делала это для Гая.

— Смотри, она должна быть набита достаточно плотно. Видишь, я надавливаю пальцем на табак, а он пружинит в трубке.

Рамона трогала пальцем табак, кивала, заставляя себя запомнить ощущение под пальцем.

— Верхний слой табака должен быть ровным, иначе он не будет равномерно гореть. А теперь поднесем спичку…

Она и сама была готова загореться, как спичка, когда Гай проводил с ней свои первые уроки по набиванию трубки. У Рамоны возникали совершенно иные ассоциации при этом действе, и после нескольких затяжек они оказывались в постели…

А после Гай снова брал трубку и говорил чуть хрипловатым голосом:

— После того как трубку покурили, ей надо дать остыть.

Рамона тихо смеялась, лежа на смятых простынях, потому что именно этим она в данный момент и занималась: остывала от обжигающей страсти.

Вспоминая мгновения жизни, которую Рамона сейчас считала бессмысленной, чужой, она недоумевала: в чем же все-таки дело? Ведь были, были замечательные мгновения в жизни? Более того, ей на ум не приходит ничего, что смущало бы, раздражало, обижало. Все ровно, гладко, складно — любимое словечко Фрэнка, которое перешло к отцу, потом это слово полюбила мать. Рамона вздрогнула, и трубка едва не выпала у нее из рук.

Может быть, недавняя смерть матери навела ее на мысль о неправильно прожитой жизни?

— Мама, тебя что-то гложет? — спросила как-то Рамона, глядя на печальное лицо матери.

— Да… пожалуй. Только не совсем так. Сама не знаю, как это вышло, но к концу жизни я пришла ни с чем.

— То есть как — ни с чем? Вы с отцом любили друг друга. У тебя прекрасные дети. Я могу сказать так о Майкле, о Сэнди и даже о себе, правда?

— Да, это правда, — согласилась мать, гладя Рамону по руке. — Ты можешь и дальше перечислять много хорошего, что было в моей жизни.

— И еще будет! — горячо заверила Рамона.

— Не будет.

— Но почему?

— Потому что я ничего не хочу. Я устала. — Мать помолчала, а потом добавила таким тоном, словно долго думала об этом и поняла наконец: — Я устала делать не то, что хочется.

— А… что ты имеешь в виду?

— Что? Вот видишь, даже ты, моя любимая младшая дочь, не подозреваешь о неисполненных мечтах своей матери. — Она тихонько засмеялась и провела рукой по волосам Рамоны. — Не обижайся, это я просто так. Какие тяжелые волосы. Какого странного, неожиданного цвета. Они блестят, словно белый хлопок.

Дочь молчала, ожидая продолжения. Но дождалась совершенно другого:

— Вот и ты живешь чужой жизнью. Как живут почти все женщины в мире. — Ошеломленная, Рамона молчала. — Но… очевидно, так задумано… Не нами. — Мать пожала плечами. — Не переживай. Тебе ведь хорошо, правда?

В глазах матери стояла неизбывная печаль, о природе которой Рамоне давно хотелось узнать. Спросить об этом она не решалась. Они слишком редко виделись — мать жила на ранчо в Миннесоте в полном уединении, с тех пор как умер ее муж. Уезжая от нее, Рамона окуналась в свои дела и быстро забывала о печали на материнском лице…

От нескольких затяжек трубкой голова Рамоны закружилась. Он перевела взгляд на бар, в который сама поставила литровую бутылку бренди «Три бочки», которую купила в парижском аэропорту. Она плеснула себе порцию и выпила.

Теперь, когда мать ушла навсегда, уже не у кого спросить о том, что чужого обнаружила она в собственной жизни. Но после ее ухода Рамона стала задавать себе вопрос: а что могу я сказать о своей жизни?

Взгляд Рамоны упал на письменный стол Гая. Там лежал блокнот, на котором выведено его каллиграфическим почерком: «Я самый-самый». Она открыла его, хотела прочесть, но не решилась. Рамона догадывалась, что в нем найдет перечисление Гаем собственных достоинств и побед по всем направлениям. Так типично для Гая. Вот кто не изменился за прошедшие годы, не изменил самому себе.

Потом взгляд Рамоны задержался на газете, она сама положила ее на стол мужа, по привычке. Он всегда читал газетные объявления, говорил, что только через них можно «узнать настоящую жизнь окружающей среды».

Газета оказалась совсем свежей. Рамона наткнулась на объявление в рамке, прочла. Сначала один раз, потом второй, сама не понимая, что именно привлекло ее. Слово «Мексика»? Но что в этом необычного? Мексика рядом. Или потому, что вспоминала о ней только что? Нет, скорее всего дело в другом: Рамона давно усвоила странную истину: стоит о чем-то подумать, как нате вам — оно и является. И лишь позже до нее дошло, что именно зацепило ее в этом объявлении.

Ну конечно, слово «грузовик». Оно напомнило ей: надо поехать в гараж, взглянуть на своего застоявшегося без дела любимца, МЭКа.

Внезапно, словно ее что-то подбросило, Рамона вскочила на ноги.

Им нужен водитель! Со своим грузовиком! Для срочного рейса в Мексику!

Рамона плеснула еще полпорции бренди.

Она водитель. У нее есть грузовик МЭК — наследство от Фрэнка. Грузовик мощностью в четыре сотни лошадиных сил, послушный, как пони, с упрямой мордой осла.