Книга Сент-Женевьев-де-Буа - Марина Юденич

— Отвори мне дверь, — повторила она более монотонно, чем сказала это прежде и он понял, что игривое настроение ее сейчас сменит холодная тупая апатия — Конечно, иди, если хочешь, но по крайней мере дай мне знать до отлета или оставь какие-нибудь свои координаты, чтобы я мог..

— Какое смешное слово — координаты, — медленно произнесла она без тени улыбки, и повторила по слогам, — ко-ор-ди-на-ты Я позвоню тебе завтра, прощай Она прошла мимо него так невесомо, что он не ощутил даже легкого колебания воздуха на своем лице, хотя она едва не коснулась его, ступая за порог, и только запах ее духов едва уловил он и, вдохнув глубоко-глубоко, удержал подле себя на долю секунды — терпкий запах мокрой листвы какого-то экзотического растения « Цветы у него должно быть огромными и непременно темно фиолетовыми» — мелькнула в голове его странная и неожиданная мысль и почти незамеченная им растворилась. Некоторое время он постоял у распахнутой двери своего номера, а потом медленно затворил ее и, словно не узнавая привычных предметов, с некоторым удивлением даже оглядел опустевшую наконец гостиную.

Похоже было, что этой ночью, вернее в последние предрассветные часы первой ночи нового одна тысяча девятьсот семнадцатого года Ирэн фон Паллен приходила в себя дважды Напиток, предложенный Рысевым оказал на нее действие немедленное и удивительное — она стремительно провалилась в совершенное забытье, которое не было сном, потому что спала она всегда очень чутко, посыпаясь от малейшего не то что бы шума, а простого колебания воздуха, вызванного, к примеру, легко порхнувшей у раскрытого окна тончайшей кисейной занавеской Теперь же она оказалась отгороженной от внешнего мира, наполненного все усиливающимся шумом за дверью: громкими криками и смехом, звоном посуды и шумом падающих предметов, такой плотной и непроницаемой пеленой забвения, что казалось он перестал существовать для нее вовсе. Но и внутренний ее мир, оживающий более обычного как раз в часы ее тревожного сна, теперь был безмолвен и темен, скованный вязкой паутиной странного зелья. Она не видела снов, душа ее не ощущала каких-то неведомых призывов и не парила над миром, покинув холодное тело, как это часто бывало с ней, особенно если засыпала после долгих часов лихорадочного бодрствования под действием наркотика.

Очнувшись от этого забвения первый раз, словно вынырнув из холодных глубин темного лесного омута, она не сразу ощутила себя собою, и некоторое в время лежа в кромешной прохладной тьме приходила в себя, ощущая сначала свое тело и медленно возвращая себе умение им управлять, а уж потом осознав и вспомнив, правда сквозь какую-то странную пелену, кто она, что такое, зачем и почему окружает ее Она обнаружила себя совершенно нагою, лежащей в широкой прохладной постели, убранной мягким приятно обтекающим тело скользящим шелком Комната, в которой она находилась скрывалась во тьме, не было даже ночника у кровати, но почему-то она показалась ей велика, не в пример той предыдущей, где приняла она из рук Рысева старинный кубок со странным питьем. Где-то здесь к тому же непременно было открыто окно, оттого воздух был свеж и наполнен сырой прохладой петербургской ночи Ирэн осторожно пошевелила руками и ногами, отчего прохладные шелка тут же пришли в движение и обласкали, легко скользя, ее тело Оно послушно подчинилось ей, но было, в то же время, каким-то чужим, пустым, остывшим и безумно усталым, словно возвращенным ей только что кем-то, кто долго и настойчиво пользовал его на свой лад " Он овладел мною конечно, но зачем же так? — вяло, без возмущения и даже обиды, подумала Ирэн Она была скорее раздосадована, потому что к близости с Рысевым была готова и ожидала от нее чего-то столь же необычного и потрясающего для нее как то, что было в его словах, обращенных к ней накануне Однако и досада ее была такой же вялой и апатичной, как и все прочие чувства и ощущения Она пыталась встать и отыскать какой ни будь светильник, чтобы оглядеться, но почему-то не сделала этого. Потом хотела поразмыслить о случившемся и попытаться что-нибудь вспомнить, но и на это не нашла в себе сил Легкая дымка, которой все это время был подернуто ее сознание сгустилась, и Ирэн снова, и не заметно для себя погрузилась, как в теплую, расслабляющую, до краев наполненную благоухающей водой огромную ванну, в глубокое вязкое забытье На этот раз однако оно не было столь темным и безмолвным как сначала.

Ей снился сон, а быть может был это и не сон вовсе, а то, чему свидетелем стала душа ее, которая освободясь на время от телесной оболочки понеслась по ей одной известным дорогами и лабиринтам, и там оказалась в самой гуще ярких фантастических событий Ей виделась битва, в которой сошлись сотни и тысячи разгоряченных всадников, одетых в странные, но прекрасные одежды, окрашенные в пурпурный цвет — у одних воинов, и кипенно белые — у других Сражение это разворачивалось в долине, пролегающей между двумя полукружьями горных хребтов, зеленых и голубых у основания, с вершинами, увенчанными блистающими снежными покровами Солнце уже клонилось к закату и лучи его, наполненные ярким багрянцем насквозь пронизывали долину, от чего белые одежды всадников казались алыми, а красные, наливаясь пурпуром, становились темными почти черными, как самые темные редчайшие рубины, виденные ею в старинной прабабушкиной диадеме, хранящейся ныне в их доме вместе с другими уникальными украшениями, многие поколения переходящими по наследству и теперь ждущие ее в тяжелой серебряной шкатулке-ларце. Слышался звон скрещенных сабель, боевые призывы воинов, конское ржание, крики и стоны умирающих Их было уже великое множество, поверженных на землю, залитых кровью, сочащейся из страшных ран, от чего нельзя было понять, кто из них принадлежит к какому воинству — одежда раненых и убитых была одинаково красной от крови Однако оставшиеся в живых не оставляли своего ратного дела: битва продолжалась с неиссякаемой яростью и лица воинов были почти безумны, искаженные гримасами ненависти и смертельного азарта Она тоже была среди них, облаченная в белое, но забрызганное кровью и от того почти алое платье, верхом на горячей сильной лошади с мечом в одной руке и легким золотым щитом-в другой Волосы ее были распущены и их украшала почему-то та самая знаменитая диадема из тяжелых темных рубинов, сейчас более напоминающая корону Впрочем теперь, она и была короной, потому что Ирэн в этой битве была не просто отважной воительницей, валькирией, как назвал ее вдруг какой-то неведомый голос, но и королевой, которой было послушно белое воинство и которое именно она вела за собой, ввергая в пучину битвы.

Во второй раз она пробудилась стремительно и вдруг, как будто чья-то невидимая, но могучая и властная рука выдернула ее из самого пекла кровавой битвы, вырвав из рук меч и сорвав с тела одежды, пропитанные кровью поверженных ею врагов Она резко села на кровати, отшвырнув одеяло ногами, напряженными, сведенными судорогой, словно все еще была нужда железной хваткой сжимать ими взмыленные бока лошади, несущей ее сквозь бушующее пламя битвы В комнате стояла, как показалась ей сначала звенящая тишина, но в голове все еще звенел, скрещиваясь в смертельных ударах, булат клинков, гремел шум сражения Некоторое время она сидела неподвижно, тяжело дыша, готовая в любую минуту снова вступить в борьбу. Но ощущая только прохладный покой темной своей опочивальни, успокоилась и постепенно приходя в себя начала осознавать, что это был всего лишь сон Однако, что-то все равно было не так-покой и тишина казались ей обманчивыми и пугающими — битва лишь отступила, затаилась, принимая в эти минуты какие-то другие неведомые ей пока формы, но она продолжается и она не Ирэн фон Паллен, проводящая первую ночь наступившего года в случайной постели, случайно знаменитого поэта и странного весьма господина, а все та же валькирия и королева могучего воинства, которой еще надлежит совершить свой великий подвиг Какой? Думать об этом сейчас было нельзя, потому что нельзя было отвлекаться от того, что происходило вокруг — битва могла в любой момент возобновиться Вот что чувствовала сейчас Ирэн и эти ощущения были для нее абсолютной реальностью Она даже подняла руки к голове, чтобы поправить рубиновую диадему-корону, но ее не оказалось и она поняла, что пока так надо, однако корона все же должна увенчать ее голову и ради этого что-то произойдет, но несколько позже Она стала напряженно прислушиваться, потому что различила какие-то голоса неподалеку, и бесшумно соскользнув с постели, ловко, как грациозное хищной животное, в кромешной тьме, крадучись, двинулась на звук этих голосов, удивительным образом минуя оказавшиеся на пути предметы, не задевая их и не производя ни малейшего шума Вскоре достигла она холодных и тяжелых больших дверей, ведущих в соседнюю комнату и приникнув к ним, вся обратилась в слух Разговаривали трое. Один голос ею был узнан стразу — это был голос Стивы фон Паллена, ее брата То странное состояние, в котором прибывала сейчас Ирэн не мешало ей, как ни удивительно это было, правильно оценивать и реальную ситуацию. Она хорошо понимала, кто такой Стива и почему он сейчас находится в соседней комнате — они ведь приехали сюда вместе Он, как раз, говорил теперь и голос его был не пьян, но звучал как-то не совсем обычно, впрочем она довольно быстро поняла — Стива говорит так странно и сбивчиво от того, что чем-то сильно напуган — Нет, это совершенно невозможно, и вовсе не от того, что мне жаль ее или я испытываю какие-то сентиментальные чувства Эта женщина давно чужда мне и безмерно далека Да, собственно и никогда не было иначе Это, знаете ли физиологическое родство, людьми высшего порядка никогда и не принимается всерьез Но… Но это не возможно, именно теперь невозможно… И опасно, поверьте мне, опасно не только для меня, но и для всех нас…