Книга Явилось в полночь море - Стив Эриксон

Но в конце концов, продолжал объяснять Кристин Жилец, он пришел к убеждению, что истинный центр Эры Апокалипсиса и истинный центр истинного тысячелетия, начавшегося 7 мая 1968 года, а также истинный центр Апокалиптического Календаря, со всеми его пересекающимися линиями и подвешенными анархическими событиями, истинная сердцевина водоворота, где все осмысленное рушилось в черноту, лежал между двумя бездонно ужасными событиями, столь превзошедшими пределы простого абсурда, что цивилизованный человек едва мог заставить себя думать о них. Одно, случившееся 5 мая 1985 года, было паломничеством американского президента на немецкое кладбище с единственной целью возложить венок в честь самых зверских, самых злобных садистов за всю историю двадцатого века. Вторым, случившимся всего на двенадцать дней раньше, было абсолютно ничем не обусловленное решение крупнейшей американской компании по производству газированных напитков немедленно прекратить выпуск самого удачного продукта в истории современной коммерции, чтобы вместо него выпускать негодную имитацию продукции конкурента, которого превосходила по всем параметрам.

Когда Жилец закончил свой рассказ, день уже уступил место сумеркам, а сумерки перешли в ночь. Свет не проникал сквозь наклеенный на окна бледно-голубой Календарь, и только белые шарики уличных фонарей слабо мерцали на дороге за домом, изгибающейся на восток, прежде чем свернуть вниз с холма.

Чокнутый – с большой буквы, сказала себе Кристин. Неустанно кружа в темноте по часовой стрелке, Жилец яростно мерил шагами комнату. Это было похоже на ту ночь, когда Кристин проснулась и увидела, что он рыщет в ногах ее постели. Жилец бездумно расшвыривал с дороги водочные бутылки. Кристин видела, как в темноте блестят его голубые глаза.

– Ну что? – нервно проговорила она в ответ на его молчание.

Он шагнул к ней. Стащил ее со скамеечки, где Кристин почти без движения сидела несколько часов, и провел руками вдоль ее тела, словно в поиске какой-то особенной точки у нее на бедре, на предплечье или под грудью.

– Что вы делаете? – спросила она.

– Не так давно, – сказал он, – я пришел к одному… поразительному убеждению.

– Отлично. Поразите и меня.

Жилец опустился на колени и провел руками по одной ее ноге, словно искал кнопку, которая открыла бы потайную дверцу.

– Я пришел к убеждению, – сказал он, – что если современный апокалипсис действительно является взрывом времени в смысловом вакууме, то время движется, а с ним движутся и хронологические линии Апокалиптического Календаря. Все узлы и ветви хаоса на Календаре постоянно, неуловимо перестраиваются по отношению друг к другу… Ты понимаешь?..

– Допустим, понимаю.

– И это означает, что Календарь всегда… чудит. Понимаешь? Он закреплен на стенах и оттого слишком статичен, чтобы, понимаешь, вместить сдвиги перспективы. Как древние звездочеты, наблюдавшие за небом всегда с одного и того же места, считали, что звезды движутся, лишь потому, что не могли учесть движения Земли, на которой стояли.

По-прежнему стоя на коленях, он дотронулся до того места, где соединялись ее бедра, и в темноте Кристин видела, как он смотрит на нее снизу вверх.

– Оно не здесь, – сказал Жилец.

– Что не здесь?

– То место. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Это все смахивает на физику, а я с физикой никогда не дружила.

– Это не физика, – сказал он. – Физика тут ни при чем. Двадцатый век потерял слишком много времени, ставя во главу угла физиков. Это скорее затрагивает… Чтобы календарь современного апокалипсиса был точен, его нигилистический центр – подвешенный между двадцать третьим апреля и пятым мая тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, в Году Семнадцатом – нужно сдвинуть по отношению к хронологии хаоса.

– Да?

Он нашел точку около ее селезенки, и его глаза блеснули в темноте.

– Здесь, — просипел Жилец тем же шепотом, которым говорил с первого дня, когда они встретились. Хотя и было темно, Кристин показалось, что она видит его улыбку; это случилось впервые с того первого дня, и ее пробрала дрожь.

– Вот здесь.

Прямо над ее селезенкой он черным маркером отметил точку: двадцать девятое апреля 1985 года – 29.4.85 — в Год Семнадцатый Тайного Тысячелетия, а потом встал на ноги и отступил, продолжая смотреть на Кристин. Его глаза по-прежнему сияли таким безумием, что ей стало еще страшнее, чем когда-либо раньше. Жилец схватил ее за запястья.

– Нет, – сказала Кристин.

Он прижал ее к стене, а потом повалил на пол.

– Нет.

– Между нами нет слова «нет», – просипел Жилец, – и ты это знаешь. Никаких «нет», никаких «может быть». Только «да». И ты это знаешь.

Он уложил ее на пол и овладел ею неподалеку от убийства индийской главы государства ее телохранителем (Год Семнадцатый: 31 октября 1984 года) и убийства популярного в шестидесятых соул-певца собственным отцом (Год Шестнадцатый: 1 апреля 1984 года).[32]Жилец закрыл ей лицо своей черно-белой бородой, и его печаль сменилась восторгом. Теперь он овладел ею так, что не просто опустошил себя от воспоминаний, а бросился в самый водоворот хаоса. И в едином оргазме она видела сотню снов, пока не почувствовала, что не выдержит больше ни одного откровения.

Ее тело стало частью Календаря, блуждающим центром апокалипсиса. В течение последующих дней и недель Жилец устанавливал ее повсюду, наблюдая, как послушно скользят по отношению к ней даты и перестраиваются хронологические графики. Он заставлял ее часами кружить по комнате из угла в угол в сочащемся через заклеенное окно свете или в тени за пределами света. Он сажал ее на стремянку, укладывал лицом вниз на пол, пригвождал ее к стене, ставил в прихожей или на лестнице. Он выводил ее, голую, из дома к подножию холма – так, чтобы видеть ее соотношение с тем или иным годом через глазок, который проделал в Календаре на месте одной фривольной, не представляющей ценности даты. Ошеломленные водители чуть не съезжали с дороги. Он ставил ее на соседний холм, вдали от чужих глаз и за пределами даже своего собственного поля зрения, и, наконец, отвез ее в Парк Черных Часов, одев в старое длинное синее пальто, и поставил на могилу своей капсулы времени, где дал ей секундомер и проинструктировал, чтобы точно в назначенный момент, когда пройдет достаточно времени, чтобы он успел добраться до дому, до комнаты, до Календаря, она сбросила пальто и стояла голая среди могильных камней, пока он начертит смещенные курсы и составит диаграмму вращающихся механизмов.

К тому времени Кристин уже так привыкла к наготе, что носила ее как театральный костюм. В том, как они занимались сексом, что-то изменилось – с его стороны уже не было безразличия, а появилась одержимость, как и во всей остальной его жизни. По его настоянию Кристин стала спать с ним в его постели, даже когда они не занимались сексом, и по утрам она просыпалась в его объятиях, он крепко прижимал ее к себе. «Разумеется, ты свободна в любой момент разорвать соглашение и уйти», – вспомнились ей слова из газетного объявления, но сама природа соглашения теперь изменилась, Кристин знала это, даже если он не признавал этого открыто.