Книга Последний сторож - Януш Гловацкий

А вот теперь слушайте внимательно. Я было собрался идти дальше, когда вдруг получил знак свыше. Что-то меня дернуло еще раз глянуть на бассейн, а оттуда, как бы снизу, из-под воды, уставилось на меня знакомое свиное рыло. Я зажмурился, потом снова открыл глаза — рыло не исчезло. Струхнул я не на шутку, уж не видение ли это, не дьявольское ли искушение, но нет. Рыло и рыло — и тут меня как током ударило. Я поднял голову, вроде бы по сторонам посматриваю, а сам украдкой давлю косяка на вышку. И что же вижу, вот ведь хитрая скотина — забралась на самую верхотуру и там притаилась. Меня аж дрожь пробрала: если б не зеркальная гладь водной поверхности, я бы ее проглядел.

Между тем на часах уже без чего-то четыре. Господи, сколько времени потеряно зазря! А ведь мясо еще нужно вымочить, обварить кипятком, чтоб не было жестким, да натереть, чтоб не получилось безвкусным, чесноком, перцем и другими специями, думаю я, а сам с топором и с чемоданом карабкаюсь на вышку. Добрался до третьего уровня, потом до четвертого, а свинья глядит на меня странно так, будто колеблется, но одновременно пятится. Тут я чемодан отложил и с одним топором в руке как человеку ей говорю, мол, ничего не бойся, долго мучиться тебе не придется, а она пятачком крутит, точно что сказать хочет, и похрюкивает, но так как-то нетипично. Я ей опять объясняю, чтоб никакого сострадания к себе не ждала и обратный путь ей отрезан. А она поднялась на задние ноги и передними машет, будто сдается. Я еще подумал, не иначе как дрессированная, и толкую ей, кабы не особый случай, да были бы мы с ней на польской земле, я бы ее, как справное животное, розовое и чистенькое, взял к себе в хозяйство на откорм. Однако никак нельзя, поскольку свадьба на носу, а сам к ней шажок, а она от меня, и все-то на задних ногах. Я продолжаю ее успокаивать: ничего-ничего, мол, скоро все будет позади. И только хорошенько размахнулся, как свинья поворачивается ко мне задом. Правильно делает, думаю про себя, я бы на ее месте тоже бы так поступил, чтоб не глядеть в глаза собственной смерти, на случай, если б мне перед тем глаза не завязали. Она же как нырнет прямо рылом в воду, только брызги полетели в разные стороны. Я прям опешил, но всего на минуту, потому как свинья погребла к бортику, вот-вот задаст стрекача. Сигануть за ней в воду мне не позволило благоразумие. Высоко, аж голова кружится, даже если б первым топор кинуть, все равно разобьюсь как нечего делать. Ну, я кубарем по ступенькам вниз. Свинка, несмотря на все старания, не успела еще выкарабкаться. Увидела, что я несусь к ней на всех парах, и, оттолкнувшись от бортика, поплыла на середину бассейна. Тогда я присел на скамеечку, тоже ведь здорово запыхался, сижу жду. Когда-нибудь она да устанет, думаю, поглядим еще, кто кого пересидит. Только и она не лыком шита — ногами почти не перебирает, при такой массе тела вряд ли ей грозит замерзнуть, да и жир будет держать на поверхности. А время-то идет, срок свадьбы все ближе, делать нечего, стянул я штаны, носки и в одних трусах от Кейна, с топором наперевес бултых в воду. Свинья ну изо всех сил грести туда, где поглубже, да с перепугу нахлебалась воды, закашлялась, а я ее одним махом хлобысть в лоб. Раз только и ударил, а точнехонько, хоть и нет у меня никакой сноровки и опыта работы на скотобойне.

Взглянула она на меня с горьким упреком да такими глазами, что не приведи бог потом в страшном сне увидеть, перевернулась брюхом вверх и вместе с топором, как тонущий корабль, ушла под воду. Я подумал, нет такой силы, чтоб она не всплыла, зачем мне зря голову мочить. Только аккурат кто-то выглянул из кустов и спрятался, потом еще раз, и опять — нырк обратно. Я помертвел от страха: не дай бог из-за убийства свиньи какие проблемы возникнут, со здешними законами я ведь не знаком. Выскочил из воды и в одних трусах присел на лавочку, маскируясь под туриста, с интересом осматривающего достопримечательности. Сижу жду. И тут из кустов выходит тип, который за мной подглядывал. Странноватое существо в фирменной бейсболке команды «Метс». Сверху до половины вроде мужик, а дальше — юбчонка выше колен и туфли на шпильках. По виду довольно преклонных лет, однако передвигается без посторонней помощи, при этом ни единой морщинки, кожа лица натянутая как на барабане, и весь коричневый от загара. Не иначе, искусственного — тут не то что солнцу, даже лучику неоткуда взяться, освещение в замке сплошь электрическое.

А он присел рядышком и вежливо так повел разговор о погоде, попутно расхваливая мои глаза и стрижку с прической. Затем, проведя рукой по моему бедру, удивился, почему я не брею ноги, и, задрав подол, продемонстрировал свои — с гладко выбритой до шелковистости кожей, в чем и заставил меня удостовериться. А представился мне ни больше ни меньше как Жан-Пьером, то есть самым близким и личным другом мистера Кейна. Я отвечал на все нехотя, потому что, во-первых, не знал, что говорить, а во-вторых, не чувствовал себя в безопасности. Свиньи, по правде говоря, видно не было, значит, лежала себе на самом дне, но красное пятно на воде уже расплывалось. Чтобы отвлечь его внимание от бассейна, я сел к нему задом, чего он только и ждал: скоренько проглотил какую-то таблетку, запив ее минеральной водой из бутылки, потрепал меня за ухо и, называя проказником, прижался к моей спине и принялся разворачивать гондон. Я сидел ни жив ни мертв, не так-то легко, доложу я вам, с низкого польского жизненного уровня подняться на высокий, американский. Не смел даже оглянуться и посмотреть, не всплыла ли свинья. А он, пользуясь случаем, довольно нагло засадил мне конкретно и ритмично заколыхался у меня за спиной, временами покусывая в шею и нашептывая прямо в ухо историю своей жизни.

Рассказ Жан-Пьера

Я родился в Париже, в Латинском квартале. А Латинский квартал, как вам наверняка известно, это сердце Парижа. Безудержно перекачивающее всю мерзость, и все краски мира, и зло, и добро, и высокие чувства, и пороки. Впрочем, бог мой, зачем я все это рассказываю — кому, как не тебе, шалунишка, знать это лучше меня. О, а ты стильный мальчик. Эти трусы, которые ты носишь с пиджаком, но без брюк… м-м, признайся, негодник, ты как-то связан с модельным бизнесом. А мой отец… Ты не поверишь, проказник, но мой отец ходил по дому в сеточке на голове, чтобы у него, не дай бог, не растрепались волосы. Нарадоваться не мог на свои волосы, такие они были светлые. А сеточка была черного цвета и сзади завязывалась на две тесемочки, похожие на крысиные хвостики. Прикинь, что за гадость!

Папа мой был очень крупный, очень белый, очень рыхлый и очень гордился, что рожден французом, ну не хам, а? Мама же была чудо как хороша. Глаза на пол-лица, красивая, обаятельная, миниатюрная и стройная, как куколка. Грудки у нее были такие маленькие, что я мог накрыть их одной ладошкой. А ведь, как вы, наверно, успели заметить, кисти рук у меня небольшие. Пальцы, правда, длинные и породистые. Мой отец носил бриджи. Самое отвратительное, что только есть на свете. Не брюки, а позорище, нарушающее все пропорции. Но отец считал, что у него красивые голени. После школы он заставлял меня работать в аптеке, а мама… мама меня любила. Моя дорогая мамочка вышла замуж за эту белую гору жира, чтобы помочь своей семье в Алжире. У нее там осталась куча братьев и сестер, живущих в страшной нищете. Отец считал, что облагодетельствовал маму, женившись на ней, и что она должна быть счастлива, когда он по ночам изредка наваливается на нее своей мерзкой тестообразной тушей. Мама, стиснув зубы и закрыв глаза, думала об Алжире, ибо все свои жалкие сбережения посылала родным. Вы не поверите, но эта скотина, мой отец, изменял ей. И с кем? С такой же белой, как он, и тестообразной хозяйкой пекарни напротив. Мама была такая крохотуля, что в двенадцать лет я ее уже перерос. У меня были золотистые волосы, черные как угли глаза и проблемы с эрекцией. Девчонки кидались на меня, точно стервятники на добычу, а у меня не стояло. Я плакал, порывался утопиться или повеситься. В конце концов, рыдая, во всем признался маме. И однажды, когда отец отправился к своей дебелой толстухе, мама взяла меня к себе в постель и начала терпеливо ласкать. Все получилось. Мы с мамой плакали от счастья. Украв у отца тысячу франков и соврав маме, что заработал их, убирая торговый зал супермаркета, я купил два пирожных и бутылку шампанского. Мы пошли к Сене и вдвоем выпили целую бутылку, а потом съели по эклеру, но я свой тут же выблевал. Это одно из самых прекрасных моих воспоминаний детства. Отец обнаружил пропажу денег и устроил дознание. А поскольку мама взяла все на себя, начал ее бить. Я кинулся на него с кулаками, тогда он выпорол нас обоих. Ремнем. Я сказал маме, что убегу из дома, и на коленях умолял ее бежать вместе со мной. Но она ответила, что ей некуда деваться. Ну, и что еще на ней эта ее семья.