Книга Создатель - Гарри Беар

– Уже он милый? Ну, ты, Лена, даешь… – Кобельков едва не сронил вино.

– Уже он… – Шерстова, приобняв Гарри, пропала за дверью.

Влас, ничего не соображая, сполз на пол своей симпатичной квартиры. Конечно, Шерстова не была его любовницей и никак не хотела ею становиться, как он ни старался. Но все же, как ему казалось, у них были общие взгляды, она любила слушать его стихи под его же гитарное исполнение. Да и сегодня, Шерстова была оживленна и мила, как никогда. И про заканчивавшееся шампанское она ему и намекнула, вот он и поперся в гастроном, а тут такое… Почему именно этот Наркизов, темная личность? Чем он его лучше? Влас никак не мог ухватить главное в ситуации, и он спасительно решил, что Шерстова просто пьяна, она творит теперь то, о чем еще много раз пожалеет.

Подскочивший к Кобелькову Плиев с ходу нажаловался на Шерстову, которая, по его мнению, предала "святую целость поэзии". Влас передал ему бутылки и сказал, что это его личное дело. "Че, а че?" – не понял Витька. "Кому че, кому ниче, кому х… через плечо!" – пояснил Кобельков и дружески хлопнул Витька по загривку. Редактор "Рыжего пара" изумился такому повороту и счел нужным обидеться. Влас прошел в зал и с некоторым омерзением отметил, что гости разошлись не на шутку, на ковре уже валяются шкурки от апельсинов и что-то еще, вместо благородных напитков жрут уже все подряд… Недотрогу Растишкину, видимо, тоже нализавшуюся, два «омерзенца» уже откровенно лапали за все деликатные места. Пора уже сворачивать это мероприятие, да и на будущее – ну их всех, таких гостей, к монаху…

Тем временем разговор по другую сторону входной двери принимал более деликатные формы. Гарри, усадив девушку на перила площадки шестого этажа, погладил ее и хотел поцеловать. Шерстова, справедливо считая, что сдаваться сразу неприлично, резко отстранилась, едва не сыграв в пролет. Гарри поймал ее за плечи и сильно прижал к себе… Шерстова осторожно коснулась пальцами темных волос создателя:

– Ведь я тебе нравлюсь, правда, Гарри?

– Относительно других – да, – честно сказал создатель.

– Я сразу так поняла…

– Вот как? – улыбнулся Наркизов. – Это хорошо… Впрочем, ты сейчас забываешь о поэтах.

– Власик? – улыбнулась Лена джокондовой усмешкой. – О нет, мы просто друзья. Не больше… Его стихи мне нравятся, да, а так…

– Стихи пишем, девиц потягиваем, – тонко подметил создатель.

– Ты что говоришь! – Лена ударила его по руке. – Я не такая, как все они. Я чиста…

– Угу, – промычал Гарри и поцеловал Шерстову в волосы. – Чиста, как белый снег зимой…

– Ты странный, Гарри, – Лена приблизила к нему лицо настолько, что не поцеловать было бы оскорблением.

– А ты меня точно любишь? – строго спросил ее создатель.

– Ты же сам видишь, – отрешенно сказала Леночка. – Что спрашивать?

– Не очень и вижу! – Гарри смял ее светлые волосы. – Я ведь от многих женщин слышал признания, почти все забыли меня…

– От многих? – Шерстова сжала губы. – Это можно было не говорить…

– И потом, – Гарри улыбнулся. – Я себе не вполне принадлежу, и я не люблю делиться!

– С кем делиться? – влюбленная Шерстова почувствовала себя как-то нелепо. – Поясни, что…

– С Кобелем, например, – создатель гадко хихикнул. – А, может, даже и с Туусом… Много что говорят про тебя!

– Что! – Шерстова спрыгнула с перил на холодный цементный пол. – Ну и черт с тобой! Дурак ты… – И девушка, отпахнув дверь, скрылась за ней. Создатель вытянул из пачки сигарету и закурил.

Через пару минут дверь отпахнулась, и перед создателем предстал судия в лице Власа Кобелькова с разъяренной физиономией. Поэт-морданист подскочил к Гарри почти вплотную и дерзко уставился на него. Наркизов, чувствуя подступающий восторг, демонстративно стряхнул пепел на фирменные брючки псевдо-Колчака. Влас проворно выхватил у создателя окурок и попробовал залепить им в лицо Наркизову. Гарри отшвырнул поэта в сторону и со всего маху треснул кулаком по перилам: те взвыли.

– Тебе, сука, чего от нее надо! Она давно моя, и катись отсюда подальше… – выдал поэт сомнительную тираду.

– От кого надо? – спросил Гарри, не теряя хладнокровия.

– От члена моего! – взбесился Кобельков. – Понял?

– Ты, пес, будь осторожней с выражениями! – резко сказал Гарри. – Понял?

– Ах ты, сучара блудливый! – Влас просто рвался в драку.

– Не ори, а то в морду дам, – Гарри нарочно сдерживал себя. – А морда у тебя не казенная, ась?

– Смотри-ка сюда! – Влас показал Наркизову ладонь правой руки и, пока тот следил за ней, нанес ему хороший удар в лицо с левой.

Гарри покачнулся, и прежде чем он пришел в себя, еще два мощных удара Власа обрушились на него. Создатель упал на одно колено и стал собираться. Влас, посещавший в свое время боксерскую секцию, был уверен, что дуэль окончена, и гордо пошел восвояси. Гарри быстро распрямился и боковым ударом в голову достал Кобелькова. Затем он бросился к поэту… и чем бы все закончилось, было неизвестно! Но Власа спасли друзья… Витя Плиев, давно следивший сквозь щелку двери за развитием событий, с криком кинулся на помощь собрату. Хотя его первый наскок на создателя завершился прямым встречным и разбитым носом, он продолжил возню, пытаясь ухватить Гарри за правую руку. Услышав шум и брань, поэты, киники и рокеры подтянулись к месту сражения. Девицы громко визжали, в душе радуясь возникшему скандалу, несколько скрасившему обыденность вечера. На площадку уже стали выглядывать соседи Кобелькова по лестничной клетке.

Создатель раздавал уже удары направо и налево, но и ему сильно перепадало. Почувствовав, что их много, а он один, кобельковские гости наседали на Гарри, как стая гиен на раненого тигра. Буквально в первую минуту на Гарри обрушилась уйма ударов, но он умело уходил от них или блокировал, в свою очередь угощая противников пинками и ударами. Поняв, что имеют дело с сильным противником, некоторые мордобойцы начали степенно отползать. Витя Плиев, получив в схватке еще один хороший удар промеж ног, по-быстрому слинял и заперся в ванной комнате. Влас также не стал искушать судьбу, спасшись тихим отходом от эпицентра схватки, и руководивший теперь сражением издали. Еще более пьяный Брюхенфильд стоял в дверях и орал, что споры не разрешаются кулаками, но восстанавливать справедливость сам не спешил. Наконец, подлетевший Женя Шутягин с несвойственной ему лихостью распинал нескольких рокеров и добрался до создателя.

Вдвоем круговцы заняли оборону и даже начали даже теснить напавшую свору. Впрочем, несколько побитых рокеров и киников никак не хотели сдаваться, а студент Хамин даже пытался пустить в ход ножку стола, но был жестоко наказан за это точным ударом снизу. Выплюнув на пол два выбитых зуба, Стасик, однако, продолжил битву. Лицо Шутягина украшали уже два синяка, из разбитой губы текла кровь… Сам Наркизов чувствовал, что уже почти изнемогает от ударов. В это время в дело вмешались наконец-то орущие девицы и соседи, кричавшие, что, если это не прекратится, они вызовут ментуриан. Кобельков тут же стал уговаривать гостей угомониться, понимая, что проблемы будут у него, а вовсе не у его недругов. Драка, таким образом, сама сошла на нет.