Книга Карлики - Гарольд Пинтер

– Иди ты. Ты? Да ты просто Чарли Хант.

– Ну, не без этого.

– Я тебе скажу, в чем твоя главная проблема, – сказал Пит. – Тебе нужно быть более гибким и эластичным.

– Эластичным? Эластичным. А что, ты, пожалуй, прав. Эластичным. Ты о чем это?

– Ну вот какие у тебя отношения с Христом?

– С Христом? Нет, нет, что ты. Нет. Он – это он, а я – это даже не я. Какие у нас с ним, спрашивается, могут быть отношения?

– Расставаться с призраками прошлого, – сказал Пит, зажигая сигарету, – это вовсе не поражение, в худшем случае – тактическая ошибка. Под эластичностью я понимаю готовность принять собственные отклонения от общепринятых норм. Ты же сам не знаешь, где и что у тебя прорвет в следующий момент. Ты похож на старую выношенную рубашку. Разгреби свои мысли. А то они вообще перекроют кислород твоим мозгам, и ты сам не заметишь, как раньше времени впадешь в полный маразм. Тебе надо избавиться от страха, а потом разобраться со всеми этими дурацкими мыслями и играми. Это все чушь собачья. Здравый смысл – вот высшая сила, он может чудеса творить. Для начала я бы тебе посоветовал убить этого кота. Он ведет тебя в никуда.

Лен встал и протер очки. Потом посмотрел под ноги и вздрогнул.

– Нет, – сказал он. – Каждый раз, как я смотрю на небо, оно кажется мне другим. Тучи – они не в небе, а у меня в глазах. Насчет кота – я не смогу.

– Оценка собственного опыта, – сказал Пит, – должна производиться в зависимости от проводимых существенных различий, если мы, конечно, рассчитываем на ценный релевантный результат. Вот этого тебе и не хватает. Ты просто не способен провести различие между одним предметом и другим. Как только ты выходишь из своей двери, то будто оказываешься на краю обрыва. А тебе только и нужно-то – вскормить в себе способность оценивать и устанавливать различия. Как можно в чем-то разобраться и что-то уяснить, если ты все время ходишь, уставившись себе под ноги?

– Знаешь, – сказал Лен, – я никогда не смогу отказаться от Баха.

– Да кто тебя об этом просит?

– А разве нет? Понятно. Ой, как хорошо. Я, видно, тебя не понял.

– Что?

– Ты разве не предлагал мне отказаться от Баха?

– Да за кого ты меня принимаешь?

– Наверно, это был кто-то другой.

Лен вылил остатки чая из чашек и поставил их в раковину.

– Интересно, что Марк делает.

– Наверно, вешает вкусную лапшу на уши какой-нибудь дамочке, – улыбнулся Пит. – А ты как думаешь?

– Пожалуй, ты прав.

– Да, – сказал Пит, – странный он парень, наш Марк. Иногда мне кажется, что он просто человек-сорняк.

Покачавшись на стуле, пытаясь выбрать нужный для равновесия угол, он закинул ноги на стол.

– Да, – сказал он, – иногда мне кажется, что он – человек-сорняк. Но до конца я не уверен. Он не перестает меня удивлять, этот парень, но часто я сам удивляюсь, когда на него гляжу. У меня бывает такое впечатление, что он даже грязь со своих ботинок превращает в золото. Идет по жизни играючи. Но вот в какую игру?

Лен повернул кран и ополоснул миску-соусник.

– Иногда я думаю, – сказал Пит, – какое мне вообще до всего этого дело. У этого парня и в душе, и в башке кое-что есть. У него внутренний мир такой глубокий, что на троих хватит. Вот только знать бы, чем эта глубина заполнена. Что скажешь?

Лен мыл чашку и не отвечал.

– В этом вся загвоздка. Этот его внутренний мир чем-то наполнен или он вообще пустой? Иногда мне кажется, что он не просто пуст, а разрушен в пыль, как после бомбежки. Но я не собираюсь догматично настаивать на своем.

– И правильно, – сказал Лен, вытирая чашки.

– Он какой-то скользкий, что ли. Или верткий. Конечно, спроси меня кто-нибудь, я скажу, что он мне нравится, он мой друг. А другу можно многое простить. Но он же за всю жизнь ни дня не работая, и рано или поздно это ему аукнется. Ведь он живет вроде как альфонс, этого он и сам отрицать не сможет. По мне, так он уж слишком натурально вжился в образ героя-любовника. Но в осторожности ему не откажешь. Между нами говоря, если б у него не было головы на плечах, он давно бы уже попался на удочку и плакал горючими слезами.

– Кис-кис-кис! – позвал Лен.

Кот вынырнул из-под стола. Посмотрев на него, Лен плеснул молока в соусник и поставил на пол. Кот стал лакать.

– Как его зовут? Кота твоего?

– Соломон, – сказал Лен.

Он прислонился к боковой стенке буфета и стал искоса, из-под очков смотреть на кота.

– Слушай, – сказал Пит, – давай я тебе расскажу, какой сон мне сегодня приснился, если ты не против. У тебя настроение сразу поднимется.

– Валяй.

– Я даже не думал, что мне сегодня ночью что-то приснится.

– И что же это было?

– Все было так отчетливо, – сказал Пит. – Я был с Вирджинией в метро, на платформе. Вдруг люди вокруг куда-то побежали. Какая-то паника. Я оглянулся – смотрю, у всех кожа на лицах трескается, рвется, прямо клочьями сползает. Народ стал кричать, прыгать на рельсы, все побежали в туннель. Пожарный колокол зазвонил. Я посмотрел на Джинни, а у нее лицо тоже растрескалось и покрылось струпьями. Как старая штукатурка. Черные струпья и пятна гнили. Кожа стала отслаиваться и падать кусками, как гнилое мясо. Я слышал, как они шипят, когда падают на рельсы под напряжением. Я схватил ее за руку и хотел вытащить оттуда. А она не шевелилась. Стояла как вкопанная, а от лица у нее только половина осталась, и она смотрела на меня в упор. Я стал кричать, просить ее уходить, но она не двигалась. И вдруг я подумал – Господи, а что с моим-то лицом? На что она уставилась? Может, я тоже гнию заживо прямо у нее на глазах?

Лен судорожно вздохнул.

– Как, пойдет для твоей черной книги, а? – спросил Пит.

Лен закрыл глаза руками.

– Ладно, не обращай внимания, – сказал Пит. – Лучше посмотри сюда. Считай, сколько раз я смогу.

– Что?

– Считай, говорю.

Пит лег на пол и начал отжиматься. Лен подался вперед и стал смотреть на него.

– Ну, сколько? – прохрипел Пит.

– Пятнадцать.

Пит продолжал отжиматься, глядя перед собой.

– Двадцать.

– Уф.

__Двадцать пять.

– Уф.

– Двадцать девять.

– Все, хватит.

Он расслабился и, ухмыляясь, сел на полу.

__Ну что, неплохо?

__И что ты за человек? – сказал Лен. – Уму непостижимо.