Книга Как я охранял Третьяковку - Феликс Кулаков

Перемещения посторонних по Третьяковке в выходные дни строго регламентированы Уставом. Лелик Сальников Устав чтил, за что и был ценим начальством. По понедельникам «Курант» выставлял в экспозиции всего несколько постов. К Депозитарию и на «пятую» зону – на втором этаже; «пятнадцатый» пост – на первом; Служебный вход, и переход в Административный корпус («ноль-шестой») – в подвале. Вся остальная акватория оставалась практически беззащитной.

Совсем необязательно, что Надежда Б. принялась бы с диким хохотом полосовать бритвой «Боярыню Морозову», или откалывать от скульптур куски мрамора «на память». Я не к тому клоню. Подобные подозрения беспочвенны, смехотворны и вообще параноидальны. Просто смысл Режима безопасности как раз и состоит в том, что он одинаков для всех. Будь ты скромный студент-копиист или министр культуры – один хрен, раз уж ты в понедельник оказался в Галерее, то тебя непременно должны сопровождать какие-нибудь официальные третьяковские лица. Иначе этак у нас совсем бардак получится: этим можно, этим нельзя… Да если хотите знать, даже за заслуженным артистом Татарским приглядывали вполглаза! Мало ли, так сказать, что.

Короче, болтаться по Галерее без присмотра не разрешается. Не в свинарнике. Приходи в обычный день, мил человек, и хоть обсмотрись.

Об этом и сообщил Лелик Сальников Надежде Б. В результате жаркой перепалки, случившейся между ними, звезда покинула Галерею в большом беспокойстве.

Двум мордатым гуслярам-псевдоказакам, не к месту решившим проявить твердость характера, Лелик маленько смазал концертный макияж. В гражданское платье потрясенные гусляры переодевались уже на улице, под моросящим октябрьским дождиком…

А через неделю в одном желтом таблоиде появилась разгромная заметка про нашего мальчика. Лелик там вообще описывался крайне предвзято и неприглядно, однако особенно его покоробил лживый пассаж про его богатырское телосложение.

– Нет, вы только послушайте, что написали! – возмущался Лелик, бегая с газеткой от сотрудника к сотруднику. – «… добрый молодец с приличным брюшком под серым свитерком…». Вот же суки!

Понедельник, кроме всего прочего, был еще и короткий день для «Куранта». Закрытие проходило не в 19.15, как обычно, а в 16.15. Сотрудники относились к понедельнику с легко понятным трепетом, ведь этот день сулил праздник и тематические культурные мероприятия. В поставленном с ног на голову рабочем графике частного охранника понедельник исполнял роль общечеловеческой пятницы. Со всеми, так сказать, вытекающими. Большинство крупных, а временами и просто-напросто эпических корпоративных «курантовских» попоек приходилось именно на понедельники. Но это так, между строк и справки ради. В описываемый понедельник ничего такого интересного не случилось.

Разве что, Петро Чубченко провел меня по залам и показал где какая зона находится. Разумеется, я ни хрена не запомнил. Третьяковка своей запутанной планировкой и интерьерами необычайно живо напомнила мне Doom-2 – вот-вот из-за угла выскочит черт с пулеметом в мускулистых лапах, и устроит кровавый раскардаш.

А в пятницу из Питера возвратился Кулагин. Конечно, он первым делом побежал посмотреть на своего возлюбленного друга. Вид возлюбленного друга, гладко подстриженного, одетого в пиджак и стоящего с постной мордой на посту его изрядно развеселил.

Не скрывая неуместного сарказма, Кулагин принялся выспрашивать все ли у меня в порядке. Мол, не забижают ли старослужащие? Нет ли какой несправедливости? Не сводит ли копытца с непривычки? У меня, если честно, мало что было в порядке. Каких-то забижаний и особенной несправедливости пока не наблюдалось, но копытца, натертые новыми ботинками, действительно сводило самым нещадным образом. И вообще, мысленно я уже проклинал тот день, когда мне в голову втемяшилась эта дурацкая и нелепая идея про Третьяковку. Но особенно, отдельной строкой я проклинал подлого вруна Кулагина, которому позволил втянуть себя в этот ЧОП-бардак.

Однако благородному мужу распускать сопли как-то не к лицу. Крепко хлопнув Кулагина по плечу, я заявил ему:

– Старина! Нельзя сказать, что я безмерно счастлив… Но в целом, знаешь, все не так уж и плохо.

Похоже, Алексей никак не ожидал подобного ответа. Во всяком случае, он был удивлен этим достойным античных героев стоицизмом. Как бывало невесело усмехался Прометей орлу, клевавшему его в печенку: «Херня, не жалко – один болт цироз…».

В это время к нам приблизился Паша Короткевич – человек с большой круглой головой и странной прической. Вообще-то я уже имел с Пашей кой-какие осторожные контакты на почве общего интереса к только-только тогда появившемуся интернету. Но теперь разговор, конечно, пошел совсем другой. Так всегда бывает, когда общаются два хорошо знакомых человека в присутствии третьего. Веселые рассказы про Артёмку, бу-га-га, бу-го-го и все такое…

Мимо проходил по важному делу Вован Крыканов. Куда он так поспешал неизвестно, известно только то, что увидев группу товарищей, он тут же позабыл про все на свете. Вован тоже внезапно обнаружил в себе неотложную потребность поделиться наболевшим. Как сейчас помню, он принялся азартно, в лицах рассказывать нам драматическую и дьявольски злободневную историю про какого-то шурина, соседа «дядю Витю-матроса» и своячницу (золовку?) Верку, приехавшую из Костромы поступать в педагогический ВУЗ. Кажется, если память мне не изменяет, в «имени Ленина».

Продолжалось это неопределенное время, до тех пор, пока будто черный призрак ночи вдруг не явился Чубченко. Мы в панике разбежались кто куда. Вернее, все разбежались, а я был вынужден оставаться на месте. Толковище очень не кстати происходило на посту № 15 – на моем в данный момент посту. Подставили, волки буйну голову под чубченскую секиру.

Петро строго сказал мне:

– Третий день работаешь, а уже дисциплину нарушаешь. Нехорошо. Ты в курсе про штрафы?

– В курсе… – пролепетал я.

– Ну-ну, смотри у меня, – обронил Петро и, резко сорвавшись в галоп, скрылся за ближайшим поворотом.

Смотреть я обещал уже еле заметному облачку пыли, пустому месту.

Чубченко передвигался по Галерее стремительно и безо всякой видимой системы. Это он делал для того, чтобы рядовому сотруднику труднее было вычислить его инспекционную траекторию. Бывало, вот ка-а-ак выскочит из-за угла, а в глазах такой горит задор и охотничий азарт: «зажопил – не зажопил»! И если вдруг сотрудник никаких инструкций не нарушает, и службу несет исправно, то Петро настолько очевидно расстраивался, что даже становилось его немного жаль.

А «пятнадцатый» пост… «Пятнадцатый» пост – это лестница из подвала на первый этаж и площадка между кустодиевским (в ту пору) залом и залами графики. Сюда же выходит дверь в служебные помещения. Ее главным образом и надлежало охранять от досужих любопытствующих ослов. Ох, и любят они спрашивать всякое, напрямую к русскому классическому искусству отношения не имеющее: «А эта дверь куда? А там что?». Вот какое твое дело, если она закрыта, да? Так нет же, все равно лезут, тыркаются… «Заходите! Там трансформатор» – обычно отвечал я. И что же вы думаете? Некоторые рисковали!