Книга Авиньонский квинтет. Себастьян, или Неодолимые страсти - Лоуренс Даррелл

Скоро они дойдут до конца их общего пути, и дальше ей придется выбирать новую дорогу. Аффаду было грустно, но к грусти примешивалось облегчение от исполненного долга. Незаметно Аффад соскользнул, словно по песчаной дюне, в безмятежный сон без сновидений.

На другой день, ближе к вечеру, он отправился в пустыню, специально выбрав прохладный час, чтобы пуститься в путь по узкому гудронированному шоссе, соединявшему две столицы, — Каир и Александрию. Жара спала. Небо было чистым, предвещавшим призрачную луну, которая осветит ему обратную дорогу. Неуверенность в том, что Лили поймет его, мучила Аффада весь день и вселяла все новые сомнения. Приближалась ночь — вечерняя роса ложилась ему на щеки, пока он ехал в открытом автомобиле мимо дюн в сторону далекого зеленого пятна, которое должно было превратиться в оазис. Скорее всего, он приедет до наступления темноты, когда большие ворота закроются — а может быть, и нет. Это не имеет значения, убеждал он себя, ведь нетрудно и постучать.

Постепенно монастырь со всей его на удивление варварской атмосферой — словно он находился где-то в степях Средней Азии — поднимался из песка. Кучка строений-ульев казалась неразделимой, одним огромным коричневатым булыжником: пемза, гипс и Бог знает что еще цвета промазанных глиной прутьев. Легкий, хрупкий материал был отличной защитой от дневной жары и ночного холода, особенно зимой. Тут росли пальмовые рощи таинственно-иератического вида, молчаливо приветствовавшие приезжающих, милые и неуклюжие. Все же ворота оказались закрытыми, и Аффаду пришлось пару раз стукнуть тяжелым молотком и дернуть толстую веревку, привязанную к колоколу, прежде чем вдалеке послышались неясные голоса. Наконец монах открыл ворота и задал вопрос, на который Аффад ответил: «Янна», — и был допущен в сырую приемную, где стоял запах восковых свечей и благовоний.

Настоятель коптского монастыря когда-то был банкиром, однако уже много лет как удалился от мирской жизни ради жизни тихой и созерцательной; правда, железной рукой правил в подвластных ему владениях и позволял себе хвалиться результатами своего труда. Совершенно облысевший, он стал похож на толстого китайца с тяжелыми чертами лица, глубоко запрятанными, но все видящими и все подмечающими глазками, в которых всегда блестели смешинки. Аффад поздоровался с ним как с хорошим знакомым и сказал, что приехал, не предупредив заранее, так как ему надо поговорить с Лили. Мол, он собирается в долгое путешествие, поэтому хочет повидаться с ней перед отъездом и, к тому же, сообщить последние новости об их сыне… Янна стал возражать, вздыхая и с сомнением качая бронзовой головой, похожей на церковный купол. Он ответил:

— Уже давно никто не видел ее. Ей приносят еду, потом пустое блюдо, которое она ставит возле хижины, забирают, так что она жива, но больше нам ничего неизвестно. Однако она в плохом состоянии, в плохом психическом состоянии. Один раз она оставила мне послание: «Я начала видеть разные цвета ртом и слышать звуки глазами, все смешалось. Если я беру карандаш в руку, то буквы у меня получаются с Фут высотой. Мне надо уединиться и подлечить себя». — Они переглянулись, не зная, как лучше поступить. — Надо попытаться. В конце концов, самое плохое, что может быть — она откажет. Тогда поедете обратно, вот и все.

Он пересек комнату и подошел к стене, на которой висела большая картина в раме с изображением оазиса и легко различимых зданий, которые становились тем меньше, чем дальше оазис уходил в глубь пустыни, а потом здания сменились кельями, хижинами из прутьев — жилищами людей, выбравших отшельническую жизнь. Видны были также укрытия для овец, на случай сильного ветра. Янна ткнул пальцем в одну из звездообразных хижин и сказал:

— Здесь! Я дам вам в сопровождающие монаха Хамида, он носит ей еду и покажет вам дорогу, однако, мой друг, если она не захочет разговаривать, не настаивайте, прошу вас!

Аффад ответил ему укоризненным взглядом:

— Ну, конечно же, нет, не стоило и говорить об этом!

— Прошу прощения. Действительно, не стоило. Прошу прощения.

Пришел старый монах, который был ночным сторожем в монастыре, и принес старую закопченную лампу и корзинку из прутьев с фруктами и миской риса. Поклонившись, он пробормотал что-то после того, как получил соответствующие указания, и, повернувшись, пошел между строениями, из которых не доносилось ни звука, потом через большую лимонную рощу, словно сторожевой пост расположившуюся у самой границы оазиса. Здесь начинались песчаные дюны, и тут и там виднелись, словно обрывки каймы, пальмы.

Идти по песку было нелегко, и Аффад не мог не отметить с восхищением ту удивительную легкость, с которой двигался старик: он словно скользил по дюнам. Лампа с единственной свечкой, казалось, вот-вот погаснет, однако бледный рог месяца уже пробивался сквозь густой вечерний туман. Наконец они подошли к одной из самых дальних келий, за которой не было ничего — лишь море волнистого песка, простиравшееся до самого неба. В таком месте даже камень или хищная птица показались бы чужеродными, словно пятно на солнце. Аффада передернуло от доставившего ему удовольствие отвращения при мысли о жизни тут, о том, как это должно быть, — один на один со своими мыслями и совсем ничего, чтобы отвлечься от них. Старик крякнул и поставил лампу на землю рядом с деревянной дверью, после чего издал странный хриплый звук, словно подзывая домашнее животное, нечто вроде «Ха!» или «Хей!».

Некоторое время все было тихо, потом послышался шелест, словно метлой раскидывали сухие листья или шуршали бумагами, например старыми газетами. Это не было похоже на голос человека. Старик подошел к двери, приложил к ней ухо, потом отпрянул и хрипло произнес:

— Кое-кто пришел повидаться с вами.

В это время он сделал Аффаду знак, чтобы тот приблизился и таким же образом дал знать о себе. Но Аффад не мог собраться с мыслями, все слова вдруг вылетели из головы. Наконец он произнес:

— Лили! Отзовись! Это я.

Опять послышался шорох, дверь резко распахнулась, и на пороге появилась худая фигура в лохмотьях, закрывающая лицо от сумеречного света и что-то возбужденно бормотавшая, словно большая обезьяна. Аффад вновь выкрикнул ее имя, и бормотание стихло, зазвучал голос Лили — такой, каким он был прежде, потому что он как будто не был связан с ее телесной оболочкой и исходил из некоего музыкального инструмента:

— Иди прочь, старик!

И старик, захватив лампу, с почтительным смирением исчез в окружающей тьме. Теперь, действительно, света почти не было, да и Аффад забыл об электрическом фонарике, который всегда носил в кармане. Лили представлялась ему редкой птицей, которую легко спугнуть, и тогда она в страхе исчезнет. Как же она выглядит после стольких прошедших лет? Ему не хватало фантазии.

Словно прочитав его мысли, Лили неспешно произнесла:

— Интересно, как мы выглядим теперь?

Оба стояли, прислушиваясь к дыханию друг

друга, словно настраивая свои антенны, если так можно выразиться. Потом Аффад сказал:

— У меня есть фонарик, если ты хочешь посмотреть.