Книга Господин Адамсон - Урс Видмер

— Но потом вы нашли клад! — Я не спрашивал, я утверждал. И воспользовался случаем сделать два шага вперед. Гиена, а может, и пума подошла к нам поближе, по крайней мере, я видел тень совсем недалеко. Тишина, глубокая тишина, только кустарник шелестит на ветру. Мне казалось, что дул прохладный ветер. Но может, мне было холодно из-за того, что господин Адамсон больше не держался на некотором расстоянии от меня.

— Да, — ответил господин Адамсон, все еще стоявший возле меня. — Нет. — Я уже успел забыть, на какой вопрос он отвечает. — София нашла клад и на прощание подарила его мне.

Я вспомнил свой вопрос.

— София?

— Жена Шлимана. Вначале я совсем не замечал ее, она ничем не отличалась от остальных. Целую неделю, даже немного дольше, я принимал Софию за мужчину и обратил на нее внимание только потому, что ее лопата, казалось, чувствовала сокровища, как виноградная лоза воду. Она шла по траве, останавливалась, говорила: «Тут!» — и начинала копать. Она была совсем другой, чем ее муж, который напоминал паровой отбойный молот и больше всего хотел просто взорвать все крепостные стены, как уже сделал в Трое, чтобы добраться до самых глубоких слоев. София нашла могилу Клитемнестры. А в ней клад. Головное украшение из чистого золота, вроде золотых кос, бусы из сотни золотых нитей. Сколько раз Биби просила меня рассказать это! Она любила сказки с принцессами, золотом и блестками.

— Женщины, — заметил я. — К индейцу из племени навахо они не посмели бы приставать с такой ерундой. — Я снова попытался пройти вперед, мне даже удалось добраться до следующего поворота дороги.

— Однажды, — продолжил господин Адамсон, догнав и остановив меня, — София надела эти украшения для меня. На ней были только украшения.

— Почему? — Я остановился как вкопанный. Может, ночи тогда были такими жаркими, что ей просто было невмоготу в одежде?

— А вот почему: ей было двадцать четыре года. Я всего на год моложе! А ее мужу уже пятьдесят четыре, и говорил он только о Гомере и Атридах.[3]И с ней тоже. На древнегреческом! Он не замечал, а может, перестал замечать, как она прекрасна. Я однажды сказал ей это, когда мы копали рядом, и она так покраснела, что песок на ее щеке стал белым. А ты знаешь, откуда берутся дети?

— Конечно, — ответил я и поперхнулся. Я так кашлял, что у меня заболела голова. Придя в себя, я добавил: — Само собой.

— И откуда?

— Папа, — объяснил я, — покупает семечко и дает его маме. И после этого ребенок растет у мамы в животе.

— Точно, — улыбнулся господин Адамсон. — А мне даже не надо было покупать семечко, я все время носил с собой целый мешок. — И он захихикал.

Я смотрел на него и не понимал, что тут смешного. Да он просто ребенок, мертвый ребенок. Но его смех был так заразителен, что я тоже рассмеялся, даже громче, чем он. Я просто задыхался от смеха. Теперь господин Адамсон, который давно уже сделался серьезным, смотрел на меня.

— Однажды вечером я дал семечко Софии, — продолжил он, — там, за высокой стеной, когда ее муж уехал с Панагиотисом Стаматакисом в деревню на праздник святого Христофора. София восприняла это с радостью, как спасение от одиночества, да и я был вне себя от счастья. Когда мы катались по стерне, ее украшения так и позвякивали. Я никогда не рассказывал Биби эту часть истории. Тебе можно, ты ведь намного старше Биби.

Я кивнул. Мне уже восемь, а эта Биби была совсем малышкой, когда господин Адамсон умер.

— Уже вернулись рабочие, а мы все еще лежали за стеной. Но все слишком напились, чтобы что-то заметить. К тому же было полнолуние. Шлиман и Стаматакис приехали в лагерь только через четыре дня. И четыре ночи. Они окончательно разругались, настолько, что Шлиман приказал заретушировать своего официального надсмотрщика на знаменитой фотографии археологической экспедиции. И меня почему-то тоже. Там, где мы стояли, рядом со Шлиманом, — теперь пустое место. Остальные смотрят в объектив с тем серьезным выражением лица, какое тогда все принимали перед фотоаппаратом. Сбоку стоит София и единственная смотрит не в объектив. Она смотрит на меня, хотя я исчез с фотографии.

Луна пропала над руинами, но ее свет все еще заливал равнину перед нами. Стена сделалась черной, и господин Адамсон во тьме напоминал тень царя древних времен, а еще больше тень моего индейского духа-хранителя, который один не спит и смотрит, чтобы все происходило так, как он запланировал.

— У Софии родился ребенок. Сын. Шлиман назвал его Агамемноном. На меньшее он не соглашался, хотя София предпочла бы имя Костас. Это мой сын.

— Ваш сын?! — воскликнул я.

— Я бы назвал его Кнут. У нас все мужчины уже много поколений зовутся Кнутами. Кнут Адамсон. Звучит куда лучше, чем Агамемнон Шлиман. Но так уж получилось.

— Знаю! — Я победно вскинул руки. — У Биби! Вот где я уже слышал это имя.

— Агамемнон — ее отец. Его она называла «папа», а меня — «дядя Кнут». Это ее я разыскивал в Базеле, на Хаммерштрассе. Я никогда не говорил ей, что я ее дедушка. А ее мама очень уж гордилась старым Шлиманом, куда больше, чем отцом своего ребенка. Агамемнон так ничего и не узнал. Он ни в чем не сомневался, да к тому же нимало не интересовался ни своим ребенком, ни матерью. В этом он очень походил на старика Шлимана.

— Хорошая история, — сказал я.

— Просто не верится, правда? — Он сиял от удовольствия.

Где-то закричала сова, невидимая среди руин, а сверху раздавались звуки, похожие на перебранку испуганных животных. Появились летучие мыши. Господин Адамсон поднял голову и прислушался.

— Хватит болтать, — заявил он, — пора в полицию!

И он зашагал так быстро, что я едва поспевал за ним. Я спотыкался о камни и ступени — в темноте их не было видно. По равнине идти стало легче. Прямая, как линейка, широкая дорога, а далеко впереди, словно звезда, один-единственный фонарь, там находилась деревня. Повсюду росли оливковые деревья, их листья блестели в лунном свете. Черная земля, наполовину — земля, наполовину — булыжники. Один раз я заметил семь или девять нескладных теней, вздыхающих под деревьями, они оказались овцами, чей сон мы потревожили. Было тепло. Луна уже прошла зенит и, все еще яркая, медленно опускалась к горной гряде справа от меня.

Полицейский пост находился в первом же доме деревни. В белом домике, вероятно, с голубой дверью, сейчас, ночью, она казалась черной. Два слепых окна. Ставни наверняка тоже голубые. Два велосипеда прислонены к стене. В темноте они напоминали тощих зверей. Ни фонаря, ни светящейся вывески. Здесь и так все знали, где искать законность и порядок. Господин Адамсон оглянулся:

— Не забудь, что полицейские меня не видят и не слышат. Когда мы войдем, они увидят только восьмилетнего мальчишку. Совсем одного. Ты будешь говорить с ними по-гречески — я подскажу тебе. Посмотрим, что они смогут для тебя сделать.