Книга Уроки верховой езды - Сара Груэн

— Он славный, — говорю я, оглядываясь на андалузца.

Бержерон поворачивается в деннике и обращает в мою сторону круп. Я смеюсь.

— И очень явно показывает, что он думает обо мне. Это частный конь или один из наших?

— Не угадали. Это мой мальчик, — с нескрываемой гордостью объясняет Жан Клод. — Я привез с собой двух. Бержерона и Темпест, я просто не мог с ними расстаться. Остальные были школьные лошади, и я оставил их у моего прежнего партнера. В смысле, продал.

— Красавец, — говорю я. — Вы его и правда не выпускаете?

— Нет, выпускаю, конечно, — говорит он. — Каждый вечер, после ужина, когда всех остальных лошадей уже завели. А не то как бы через заборы прыгать не начал, стремясь к хорошеньким барышням…

Он подходит вплотную к деннику.

— Так ведь, Бу-Бу? Нет, парень, никаких гулянок! Только плановые бракосочетания!

— А второй где? — спрашиваю я.

— На другой стороне. Только Темпест — это не он, а она, и ее уже выпустили порезвиться. Вы с ней потом познакомитесь. А когда привезут вашу лошадку?

— Мою… лошадку? — переспрашиваю я, запинаясь.

— Разве у вас нет лошади?

— Я больше не езжу…

Он смотрит на меня с нескрываемым удивлением.

— У меня было очень травматичное падение, — говорю я, пристально наблюдая за выражением его лица. — Много лет назад…

Он, кажется, не в курсе.

На мой взгляд, родители неправильно поступают, рассказывая людям о моих былых заслугах — «знаменитая Аннемари» и всякое такое, — но не упоминая о том несчастном случае. Это, как ни крути, ключевой эпизод моей биографии.

— Мне очень жаль, — произносит он. — Надо полагать, скверное было падение. Ну ничего, мы снова вас посадим в седло.

И прежде чем я успеваю возразить, он уходит прочь по проходу. Какое-то время я смотрю ему вслед. Широкая спина, тонкая талия…

* * *

Вернувшись в дом, я подключаю компьютер к Сети. Мне пришло еще несколько писем от Роджера, судя по темам — все более неотложных. Еще одно «мыло» — от моей адвокатши, и я открываю его первым.

Она приложила очередной вариант бумаг о расторжении брака. Мне не хочется их изучать, и я посылаю ей краткий ответ — дескать, я в Нью-Гэмпшире, очень занята, все просмотрю позже. Подумав, я посылаю вдогонку еще письмо — с просьбой не сообщать Роджеру, где я. После чего помечаю на компьютере все его письма — и стираю их.

* * *

Уже почти одиннадцать. Еве давно полагалось бы проснуться. Я прохожу по коридору и стучусь к ней. Ответа нет, но это меня не удивляет. Как большинство подростков, Ева иерихонскую трубу способна проспать.

Я стучу снова, потом просто вхожу. Постель дочери пуста. И конечно, не прибрана.

Я иду к лестнице. Я успеваю одолеть треть ступенек, когда снизу раздается крик Мутти:

— Постой, постой, не спускайся!

Я останавливаюсь. Там, внизу, работает какой-то механизм: доносится шум моторчика, что-то лязгает и щелкает. Из моей головы разом испаряются все мысли, и я поспешно отступаю обратно. Я не знаю и знать не хочу, что там происходит. Судя по звукам, задействована направляющая на потолке…

— Ладно, ладно, я тут подожду, — кричу я, очень стараясь не увидеть лишнего. — Скажи только, Еву кто-нибудь видел? А то ее в комнате нет…

— Не знаю, — слышится в ответ. — Может, она в конюшню пошла?

Раз уж я застряла тут, наверху, я беру полотенце и отправляюсь в ванную.

Открыв дверь, я обнаруживаю Еву мокнущей в ванне. От неожиданности я отшатываюсь. На ней наушники, глаза закрыты, голова откинута.

Я не видела ее нагишом лет примерно с десяти, так что сейчас слегка потрясена. Боже, у моей дочери, оказывается, совсем взрослое женское тело, только груди крепкие и до невозможности твердые. Потом я замечаю татуировку над грудью. Единорога величиной примерно в дюйм.

— Господи, Ева, что ты наделала?

Ее ресницы взлетают, на лице — изумление и испуг. Она вскакивает на ноги, расплескивая воду.

Я делаю шаг вперед и хватаю ее за руку. Она вырывается и, не удержав равновесия, бухается обратно. Я отворачиваюсь — еще чуть-чуть, и я могла бы ударить ее. Я и не помню, когда последний раз была до такой степени вне себя.

— И о чем ты только думаешь! Дурочка малолетняя!

Я срываюсь на визг и все-таки поворачиваюсь к ней лицом. Она выбралась из ванны и заворачивается в полотенце.

Сзади слышатся торопливые шаги, кто-то бежит вверх по лестнице.

— Что тут у вас произошло? — кричит Мутти, врываясь к нам. — Крику, как будто убили кого!

— И давно это у тебя? — требую я ответа, сверля Еву пристальным взглядом.

Она не отвечает. Она рассматривает багровые следы, оставленные на ее руке моими пальцами. Наверняка потом не раз мне это припомнит.

— Давно?! — повторяю я.

— С месяц, — опасливо поглядывая на меня, отвечает дочь.

Я пересекаю комнату. Ева пятится от меня, но я хватаю ее за плечи и силой разворачиваю к высокому зеркалу.

— Значит, понятия не имеешь, что натворила? — спрашиваю я и дергаю угол полотенца.

Оно падает на пол. Ева мгновенно наклоняется подхватить его, потом поворачивается ко мне.

У меня слезы наворачиваются от вида мерзкой наколки на ее чистой, свежей коже. Я смотрю на нее, прикидывая, что будет дальше, и вижу, что она занята тем же. Когда она видит, что я вновь овладела собой, на ее лице возникает защитная маска непокорства. Она думает, что близка к победе.

— Ты ее немедленно сведешь, — говорю я и ухожу.

— Что? Куда ты пошла? — кричит Ева мне в спину.

Я бросаю через плечо:

— Пластических хирургов искать.

* * *

Наши с Евой отношения всегда были непростыми. Хотя, наверное, нет, не всегда. Я помню светлое времечко, когда она была пухленьким младенцем, унаследовавшим мои светлые волосы при карих глазах Роджера. Тогда мы с ней так любили друг друга, что Роджер мог бы приревновать — если бы сам точно так же не любил Еву. Возможно, то, что мы оба были помешаны на ребенке, было первым звоночком — на Еву уходила вся наша любовь, для себя почти ничего не оставалось. Причем сами мы не замечали переноса чувств, а это был уже второй звоночек… Легко рассуждать задним числом, теперь, когда Роджера со мной больше нет. Сквозь призму надвигающегося развода любой пустяк из прошлого кажется судьбоносным…

Чуть позже, когда Ева вышла из младенчества, дела у нас с ней постепенно пошли наперекосяк. Правду сказать, еще каких-то три года назад мы с ней могли разговаривать. Иногда нам даже бывало хорошо вместе. Вот только близости, которая, как мне казалось, должна присутствовать в отношениях матери и дочери, я совершенно не ощущала.