Книга От Рима до Сицилии. Прогулки по Южной Италии - Генри Воллам Мортон

Мы спустились по крутой козьей тропе. Полевые цветы качались под облепившими их пчелами, в воздухе пахло тимьяном. В горах Абруццо привольно росли и другие растения. Хотя они уже не славятся своей магической силой, однако из них по-прежнему готовят ликер, известный всей Италии, — «Чентербе». Спускаясь, я видел перед собой всю долину Сульмоны. Ее омывали ручьи, о которых с такой теплотой поминал Овидий во время ссылки на Черное море. Моим глазам вдруг предстала уродливая и непотребная группа зданий, в которой я сразу узнал тюрьму.

— В Первую мировую войну, — сказал синьор де Карло, — англичане держали здесь немецких офицеров, а во Вторую все было наоборот. Тут по-прежнему тюрьма. Отсюда бежало много союзных офицеров — в основном в горы. Некоторые вернулись домой, в Сульмону. Родственники скрывали их у себя.

Мы продолжали спускаться по горячим камням. Над цветами порхали бабочки, зеленые ящерицы замирали в расщелинах при нашем приближении. Наконец мы подошли к величественным ступеням, римской мостовой и фундаменту большого здания. Хотя Овидий происходил и из зажиточной семьи, руины «виллы» больше походили на публичное здание, а не на загородный дом.

— Некоторые исследователи, — сказал синьор де Карло, — думают, что это здание, возможно, было храмом Геркулеса. Здесь когда-то имелся фаллический знак, популярный у женщин, испытывавших трудности с созданием семьи, однако его убрали. Во всяком случае, я не смог его найти. Говорят, он был здесь, на этой ступени.

Если даже это место и не было родовым гнездом Овидия, сам ландшафт в точности соответствовал описанию ностальгирующего поэта. Было бы неверно сказать, что его сослали. Наказание за нанесенную им обиду, до сих пор оставшуюся тайной, известно как relegatio, что означает принудительное проживание в отдаленном месте, но без конфискации собственности и без лишения гражданских прав — civitas. Овидию было пятьдесят, когда он обидел императора Августа, и последние десять лет жизни ему пришлось провести в городе Томах (он называл его Томис) в Причерноморье. Сейчас это место называется Констанца, и находится оно в Румынии. Овидий ненавидел его и горько жаловался на холод. В своих стихах он описывал его как землю постоянной зимы, где у мужчин замерзают бороды и даже вино застывает. Друзья, бывавшие в Констанце, рассказывали мне, что бронзовый Овидий по-прежнему стоит на главной площади. Много лет назад мне довелось побывать в Константинополе во время снежной бури, а потом ехать до Босфора к Черному морю. Там злой ветер пробрал меня до костей, и я убедился, что Овидий не преувеличивал суровости зимы, как предполагают некоторые ученые. Они думают, что поэт надеялся смягчить сердца власть имущих и вернуться в цивилизацию. Сидя на ступенях предполагаемой виллы, синьор де Карло и я гадали, как это делали и многие другие, чем так обидел Овидий императора. Я спросил, может, в Сульмоне имеются на этот счет другие теории, нежели те, о которых мы все знаем. Нет, его земляки делают только обычное предположение: будто бы он видел в ванне императрицу Ливию. Мы оба посчитали такое заявление абсурдным. Выдвигали и другую причину — аморальность поэмы «Наука любви» (однако она была опубликована за десять лет до ссылки). Некоторые думали, что поэт был замечен в связи с внучкой императора, Юлией, отправленной в это же время на далекий остров. Еще его подозревали в заговоре против Августа. Синьор де Карло мудро заметил, что если действия мужчины кажутся загадочными, неплохо обратить внимание на то, чем недовольна его жена. Возможно, Ливия давно имела зуб на Овидия, и ей удалось с ним посчитаться, когда император состарился и находился под ее влиянием.

На обратном пути мы подошли к импровизированной прачечной, называвшейся «Фонтан любви». Две сельские женщины только что установили на головы корзины с бельем и собрались домой. Синьор де Карло спросил их, почему это место называется «Фонтан любви». На это одна из женщина ответила, что «Виддио», ласковое местное прозвище Овидия, занимался здесь любовью с волшебницей, возможно с Эгерией или с духом воды. Другая женщина, с большей исторической точностью, сказала, что с ним была жена императора. Вот так: прошло девятнадцать столетий, но грех и наказание поэта до сих пор волнуют крестьян его родной Сульмоны.

11

Ночью жара ушла. Горная погода доказала свою неустойчивость: принялась поливать окрестности мелким дождем, пока Абруццо не стал напоминать Шотландию. Воскресным утром я выехал из Сульмоны и взял курс на юг. Над горами собрались тучи, снова полил дождь, и с припудренных последним снегом вершин подул пронизывающий ветер. Я слышал так много о красотах и особенностях маленького городка Пескокостанцо, что решил непременно его посетить. Ландшафт был закрыт промозглым туманом, лишь изредка он отплывал в сторону и открывал белый склон горы. Приехав, я увидел, что старый город пуст, словно его заколдовал злой волшебник. Я поднялся по длинному лестничному маршу и через норманнскую арку вошел в церковь Святой Марии-дель-Колле. Перед алтарями горели свечи, но в помещении не было ни одного человека.

На окраине города нашел гостиницу, в окне которой красовалось чучело дикой европейской кошки. Кошка злобно скалилась — сомнительный привет заезжему путешественнику. Я вошел внутрь и снова никого не увидел. Стулья в столовой были подняты на столы. Из кухни донеслись какие-то звуки. Приятная женщина, готовившая спагетти, сказала мне, что гостиница и в самом деле уже закрыта: зимний лыжный сезон окончился, а летний еще не начался. Впрочем, если я не боюсь холода — радиаторы не работали, — то она может предложить мне спагетти. Не сняв пальто, я уселся возле кошки. Ко мне подошел веселый краснолицый администратор. На странном английском языке он сказал, что два года прожил в Манчестере и Ливерпуле. Поставил передо мной бутылку крепкого темного сицилийского вина, и оно помогло мне восстановить кровообращение. Мы поговорили о Манчестере, и я был благодарен, хотя и думал, что в прежние времена замерзший путешественник, зайдя в трактир, немедленно согревался, потому что радушные хозяева тут же бросали в очаг охапку хвороста и в печи весело вспыхивал огонь. Теперь же, во времена центрального отопления, нет больше очагов, возле которых можно посидеть и отогреться.

Я снова пустился в путь, а дождь все лил, действуя мне на нервы. Я понимал, что он закрывает от меня великолепную горную панораму. Воскресным днем я приехал на ярмарку в городок Рионеро Саннитико. По обе стороны главной улицы выстроились медные горшки и лотки с одеждой, едой и сельскохозяйственными орудиями. Улицу заполнила толпа местных жителей, они болтали и смеялись, хотя дождь лил по-прежнему, а туман занавесил город. Мы, северяне, никогда бы не поверили, что в Италии может быть такая погода. Группа фермерских жен проверяла серпы: прежде чем купить их, они проводили по лезвию подушечкой большого пальца. Я купил себе два маленьких амулета от дурного глаза.

Вглядываясь в туман, осторожно спустился к Молизе и вечером приехал в Кампобассо, город, насчитывающий тридцать тысяч жителей. Я тут же повеселел, ибо там, совершенно неожиданно для меня, сияло солнце. Что значит для человека первый проблеск солнца, по которому он соскучился? Душу наполняет довольство и радость жизни. Я немедленно распаковал вещи в солидном старомодном отеле в центре города (владелец поприветствовал меня в холле и выразил надежду, что его отель мне понравится). Я пребывал в восторженном настроении и был уверен, что Кампобассо мне понравится. Рядом с отелем был кинотеатр, афиша которого предлагала посмотреть prima visione[8]«Мэри Поппинс», один из самых моих любимых фильмов. От возможности увидеть его на итальянском я никак не смог отказаться. Возле кинотеатра находился первоклассный книжный магазин, владельцы которого разбирались в книгах. Кампобассо все больше начинал мне нравиться.