Книга Валтасар. Падение Вавилона - Михаил Ишков

Приближался сбор фиников, за ним праздник урожая, по случаю которого все судебные заседания были отложены на месяц. В праздничную неделю, по давнему повелению Навуходоносора, должны были распахнуться ворота дворца, и избранные горожане получали разрешение посетить знаменитые по всем иноземным царствам сады. Новый царь враждебно посматривал на пушистые, обращенные вверх веники финиковых пальм, на оголенные в это время года ветви плодовых деревьев, на цветочные куртины, выложенные на нижнем ярусе садов. Он испытывал ненависть к этому дерзкому кощунственному сооружению, к этому оскорбительному для богов святилищу, посвященному смертной женщине, отодвинувшей в тень его, впавшую в безумие мать, однако посягнуть на гордость вавилонян не решился. Дядя Амеля по материнской линии Закир, уроженец Финикии Хануну, глава царской канцелярии Набонид, а также советники — выходцы из выселенных из Палестины разбогатевших пришельцев-иври, доказывали царю, что сады сами по себе никакой опасности не представляют. Более того, они придают правителю Вавилону неземной блеск, способный ослепить всех других царей, удержать их от дурных замыслов, напомнить, где сосредоточена мудрость и сила. О садах ли следует тревожиться в этом исполненном злобы, оголодавшем без крови и плоти рабов городе! Между тем Амель-Мардук всегда был последователен в злобе и вражде. Для начала он запретил упоминать в связи с садами имя мидийской царевны Амтиду. Теперь они официально именовались дворцовым парком. Кроме того, по его приказу было сокращено наполовину число рабов, подающих воду в цистерны, устроенные на верхних террасах, откуда стекали живописные водотоки и водопады, наполнявшие сердца умилением и печалью.

Воспоминания о годах унизительного забвения, долгого ожидания власти, въевшемся в печень страхе лишиться ее, не давали Амелю покоя и порой приводили к странным решениям. Прежде всего, Амель вознамерился уравнять в правах все население многолюдного Вавилона, включая и тех, кто был насильно переселен в пределы Двуречья. Но самым дорогим детищем, выношенным в годы прозябания вдали от государственной власти, являлась религиозная реформа, которая уравняла бы в правах всех богов, которым поклонялись многочисленные общины Вавилона — от египетских Амона, Исиды, Рэ и Сета, сирийского Бола и Арцу, арабских Нахи и Руды до израильского Яхве. Сама по себе идея была здравая — великая империя не могла выжить в условиях противопоставления одних богов другим. Единый пантеон стал бы залогом ее внутренней устойчивости. Однако частые и часто неуместные угрозы Амель-Мардука, его прозрачные намеки, что сразу после того, как Мардук облачит его в царственность, он поставит на место этих гордецов из храмов Вавилонии, быстро настроили против нового правителя городскую знать. Против этого проекта грудью встал Набонид, первый советник Навуходоносора и глава «правительства». Он доказывал, что милостью прежних богов и, прежде всего, единосущного Создателя, имя которому Бел (Господь), Вавилон сумел подняться и расцвести. Кто, спрашивал Набонид, одарил тебя царственностью, о, владыка? Неужели Яхве, храм которого был сожжен, а народ разметан по верхнему миру? Или, может, Бол и Арцу помогли Навуходоносору покорить западные страны, которые эти боги обязаны были защитить? Не в многоликости сила, а в единстве, доказывал великий царский писец.

Уже в начале зимы к царю явилась делегация жрецов всех ведущих святилищ Вавилона и высказала свое мнение по поводу намечаемых Амелем реформ. Следует возвеличивать имя Мардука, сказали жрецы, а не плодить чужеродных идолов на священной земле, омываемой Тигром и Евфратом. С их мнением царь вынужден был согласиться.

Другой вопрос, от которого зависела судьба Амель-Мардука и который более всего тревожил его советников, касался армии. Как поступить с многочисленной, дерзкой, своевольной и в то же время хорошо организованной ордой, возглавляемой высшим офицерством, в основном состоявшем из халдеев. Армию нельзя было оставлять без дела. И понапрасну раздражать тоже было рискованно. В споре между Амелем и храмовой знатью верхушка офицерства держала негласный нейтралитет. Отставку Набузардана, представителя высшей аристократии города, они восприняли спокойно, как необходимую меру в борьбе с зарвавшимися святошами и торгашами. По правде говоря, в армии у Набузардана хватало личных врагов — должность «друга царя» была чревата многими неприятностями, и кто в здравом рассудке мог оспорить древнюю мудрость, гласившую, что новая метла по-новому метет. То же относилось и к некоторым другим увольнениям, коснувшихся более мелких сошек.

Но что дальше?

Советники Амель-Мардука видели выход в короткой победоносной войне. То, что она будет победоносной, никто не сомневался, даже враги, затаившиеся по окраинам государства. Разве что царь Мидии Астиаг мог рассчитывать на успех в противостоянии с Вавилоном, но и то только рассчитывать… Может, поэтому Астиаг на время смирил гнев, вызванный воцарением в Вавилоне «этого сирийского ублюдка», как он называл своего племянника. Астиаг тоже решил выждать, посмотреть, в какую сторону решит ударить «этот недоумок, посмевший оскорбить память несравненной и целомудренной Амтиду, любимой жены Навуходоносора». Действительно, с точки зрения внешней политики выбор азимута, куда следовало ударить бронированным кулаком, являлся вопросом первостепенной важности. Его решение должно было определить: намеревается ли Амель-Мардук следовать заветам отца или он готов ввергнуть земли между Верхним и Нижним морями[27]в новый хаос войн?

Однако с точки зрения внутренней политики победоносный поход создавал не меньше, а может и больше проблем, чем осторожная, сохраняющая существующее положение линия. Трудность состояла в том, что Амель-Мардук никак не годился в военачальники. Армия и Навуходоносор убедились в этом еще во время последнего похода в Египет. Решения наследника престола мало того, что были несуразны, но порой просто невыполнимы. Однажды он приказал эмуку тяжелой пехоты совершить дневной марш длиной в десять беру,[28]при этом воины должны были следовать в полном вооружении, потому что Амель не удосужился позаботиться о повозках, перевозящих оружие. Царевич всегда принимал решения под влиянием обуревавших его в данную минуту страстей, а также под влиянием ближайших советников. Точнее того, кто в этот момент оказывался рядом. Отец быстро отставил его от армии и держал подальше от дел государственного управления, чтобы тот не наломал дров. Его также лишили руководства военной разведкой и отчасти сыском внутри страны. Подобное разделение властных обязанностей между царствующей персоной и официально назначенным наследником являлось давней и обязательной традицией в царских семьях Ассирии и Вавилона. Навуходоносор был вынужден держать на этом посту своего ближайшего друга Набузардана. Понятно, какого рода взгляды бросал в его сторону Амель-Мардук.

Сразу после того, как государственный совет утвердил Амель-Мардука в должности временного правителя, в царской канцелярии, управляемой Набонидом, были до тонкостей разобраны все варианты развития внешне — и внутриполитических событий. По всему выходило, что Амель-Мардуку ни в коем случае нельзя было покидать город и отдаваться в руки приверженной к буйствам и своеволию армейщины. С другой стороны, утверждение во главе армии кого-нибудь из прежних полководцев Навуходоносора, например, того же Нериглиссара или разрушителя урсалиммского храма Набузардана, могло привести к самым непредсказуемым последствиям. Кто мог дать гарантию, что после удачного похода тот не свергнет законного правителя?