Книга Княжна Тараканова. Жизнь за императрицу - Марина Кравцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Потемкин не радовался! Если и был весел, то как-то уж чересчур («Словно помешанный», – думал Сергей), а чаще хандрил и от людей запирался.
Заскучал Сережа с таким товарищем и почти перестал посещать уютный домик Потемкина. И тот не приходил к нему на Фонтанку. Другое дело – Орловы! Правда, теперь сиятельным графам – каковыми стали все пятеро братьев, ближайшим друзьям императрицы, кабаки посещать не по чину. Но Ошеров стал и сам не промах. Он уже испытал то особое наслаждение, когда, не сдерживая себя, лихо кидаешь рублики направо и налево. Чувство сладчайшее, но опасное, а опасности-то Сережа и не видел. Ликовал оттого, что уравнялся с товарищами и может гулять наравне со всеми. Гулять было весело! И что с того, что деньги он имеет благодаря хлопотам Алехана, взявшегося отечески покровительствовать сироте? Ведь он же сам заслужил, он тоже царице престол добывал. Сергей был очень горд собой.Потемкин замер в дворцовом коридоре. Понимал, что сошел с ума, но ноги приросли к полу. Сейчас здесь должна пойти Екатерина, направляясь в свой кабинет… «Я безумец, я дурак, я великий грешник, – ругал себя Гриша, – как я буду теперь жить?»
Наконец-то… шорох душистых тканей…
– Что вы делаете здесь, камер-юнкер? – удивилась Екатерина. Но ее голубые глаза смеялись. Что-то (или кто-то, не иначе – бес) подтолкнул Потемкина под колени, он грохнулся в ноги императрице. Екатерина в изумлении приоткрыла рот, глядела и ждала, что будет дальше.
– Матушка! – выдавил из себя Гриша. – Казнить прикажите!
– За что казнить тебя?
– За мысли преступные! Не стало мне покоя. И наяву, и во сне – все об одном… Сердце, любовью загораясь, не разбирает, государыня, величия предмета, избранного им для страсти!
– Ах! – царица рассмеялась звонко, но Гриша внимательным оком уловил в обожаемом лице тщательно скрываемое смущение. – Возможно ли говорить вам такое, а мне слушать? Мне льстит любовь чистого сердца. Смелость ваша удивления достойна, но ей найдется, полагаю, и более полезное применение.
Потемкин опустил голову.
– Хочу умереть за Вас! – прошептал он.
– Зачем же? Мне таковые нужны живехонькими. Милый Григорий Александрович! Чего же не хватает вам в жизни? Вон ведь как Господом одарены. Но может быть… Не подошла пора ли вам жениться? Сосватаем мы вас…
Она не договорила, встретившись взглядом с большими, чуть косящими глазами Потемкина – такими странными, отчаянными и глубокими, что поняла – веселость неуместна. Ведь и впрямь влюблен, чудной юноша, не на шутку!
«Господи, что же мне с ним, таким, делать?»
– Ну, встаньте, – попросила ласково. Он не повиновался, и царица добавила уже строго:
– Вы умны. Не позволяйте же впредь себе вещей, недостойных вашей сообразительности.
Ушла.
Потемкин, с колен не вставая, с мукой глядел ей вослед. «Она любит! – думал отчаянно. – Любит Григория Орлова…»
На следующий вечер во дворце был бал. Григорий Орлов, улучив мгновение, подошел к Потемкину, дружески взял его под руку и, стараясь не привлекать внимания, отвел в сторону.
– Не дело, тезка, – тихо проговорил, глядя куда-то поверх головы камер-юнкера. – У стен тоже уши есть.
Гриша не ответил. Сразу понял все. Лицо запылало от стыда и муки.
– Ты мне друг, и я тебя люблю не менее братьев родных, – продолжал Орлов. – Но свойство за собой знаю: в горячке могу таких дров наломать, что сам потом слезно каяться стану. Не дразни ты меня, Гриша! Я ревнив… Да и себя к чему томить без толку? Что тебе здесь светит?
Поздно вечером в маленький домик Потемкина заскочил Ошеров. Да, нечастыми стали их встречи. Но сегодня как-то потянуло Сережу к старому другу. Что-то странное нашло на него. Грусть, томление… И тяжко, и сладко, и петь, и плакать хочется… Душе захотелось тишины. Не до кабацкой развеселости… Потемкин встретил его обычной своей мягкой улыбкой.
– А я, брат, романс сочинил! Вот хоть один слушатель будет.
Запел. И стихи, и музыка были его собственные. Он аккомпанировал себе на клавесине, сильные пальцы уверенно касались клавиш. Сергей слушал, пропуская через сердце каждое слово, и когда музыка затихла, спросил:
– Кто она?
Потемкин не ожидал такого вопроса. Помолчал, угрюмо глядя перед собой, и спокойно ответил:
– Императрица всероссийская.
– О! – Сергей глядел на Потемкина во все глаза. – Не шутишь?..
– Не посмел бы так шутить.
– Тогда… что и сказать-то, не знаю. Несчастливый ты. Или же очень счастливый, что тебе так любить дано. Хороша песня-то твоя!
– Благодарю. Она не услышит…
А Сергей уже видел именье под Черниговом и легкую светловолосую девушку с притягательным ясным взором серо-голубых глаз. Чудесная девушка, которая – увы! – сама по себе – страшная государственная тайна. «Неужели я никогда ее больше не увижу?»
– А я… – прошептал он неожиданно вслух, – принцессу люблю.
Теперь удивился Потемкин:
– Какую принцессу?!
Сергей передернул плечами.
– Из сказки…
А вскоре с Гришей случилось несчастье. От чего-то вздумал он полечиться, но лекарей презирал, видя в них шарлатанов. Посоветовали знахаря Ерофеича. А знахарь так залечил, что молодой человек ослеп на один глаз. Это несказанно потрясло и так измученную переживаниями душу.
– Боже… – стонал Потемкин. – Господь наказал меня за грех. За дерзость мою окаянную! Не для меня мирское житье – понимаю, Господи, в монастырь уйду! Схиму приму.
Но в монастырь не ушел, затворился у себя дома – в печали и молитве. Нигде не показывался, никого к себе не допускал. Пришел пару раз Сережа Ошеров, постоял у двери в напрасном ожидании и больше уже не появлялся. Были братья Орловы – не впустил.
Проходили дни, недели, месяцы… О Потемкине все стали понемногу забывать. Все, кроме императрицы…* * *
Екатерина писала за столом, проворно водя по бумаге притупившимся пером, Григорий Орлов полулежал на канапе с книгой в руке. Иногда он отрывался от чтения, окидывал любящим взглядом фигуру Екатерины, ее напудренные густые локоны, и тихо улыбался. Императрица наконец поставила точку и обернулась к нему.
– Что, Гри Гри! Орел мой… Не скучаешь?
– Какое там. Подле тебя и солнышка не нужно.
– Льстец!
– Сама знаешь, что не льстец, неправды не люблю.
– Посоветоваться хочу с тобой, голубчик…
– Коли о делах политических, зови Алехана, это он у нас дипломат. А меня сегодня Ломоносов ждет на ужин.
– Что читаешь-то?
– А его же, Ломоносова.
– Поэзия, чай?
