Книга Бумеранг Гейдриха - Олег Семергин-Каховский

— Не все усилия, а разбейтесь в лепешку, но сделайте это, Мюллер! И молите Бога, чтобы этот Шмидт был еще живым! Он нужен живой и разговорчивый!

Когда Мюллер вышел из кабинета, Гейдрих закурил и стал обдумывать сложившуюся ситуацию. Конечно, ему это еще не раз вспомнят. Но, с другой стороны, не все так безнадежно. Всегда можно будет сказать, что свидетеля запугали, подкупили и прочее. Нет, все еще далеко не безнадежно. А может, это и к лучшему? Свидетель был — его видел сам фюрер. Показания этого типа слышало слишком много людей.

Его мысли прервал адъютант, который тихо вошел в кабинет и, подойдя к письменному столу своего шефа, услужливо спросил:

— По радио передают речь фюрера в рейхстаге. Вы будете слушать?

Эту речь Гитлера ждали с 30 января, но тот все откладывал свое выступление в связи с другими, не терпящими отлагательства делами. Гейдрих молча кивнул головой.

Адъютант включил репродуктор, и оттуда полилась страстная речь Гитлера. Фюрер очень тепло отозвался о «понимании» сложности момента Шушингом и о своем «сердечном желании добиться большего взаимопонимания между Австрией и Германией». Гитлер говорил:

— Более десяти миллионов немцев живут в государствах, расположенных близ наших границ. Не может быть никаких сомнений, что политическое отделение от рейха не должно привести к лишению их прав, а точнее, основного права — на самоопределение. Для великой немецкой державы нетерпимо сознавать, что братья по крови, всей душой поддерживающие ее, подвергаются жесточайшим преследованиям и мучениям за свое стремление быть вместе со всей нацией, разделять ее судьбу. В интересы германского рейха входит защита этих немцев, которые продолжают жить вдоль наших границ, но никак не могут самостоятельно отстоять свою политическую и духовную свободу.

Гейдрих сразу же своим волчьим чутьем почувствовал, что рейх неприкрыто показывает свой звериный оскал двум соседним государствам. Угрозу в этой речи услышали и правительства Австрии и Чехословакии. А вот в Лондоне премьер-министру Чемберлену речь в целом понравилась и произвела благоприятное, успокаивающее впечатление. Лондон слышал только то, что хотел услышать.

Эта речь транслировалась не только по германскому радио, но также по радио Австрии и Чехословакии.

Берлин, 22 февраля 1938 года

В ресторан на станции Лихтерфельде вошел молодой, симпатичный гауптман в отутюженной форме. Он выбрал себе крайний столик и заказал кофе. Когда официантка принесла ему чашечку с дымящимся ароматным напитком, он обворажительно ей улыбнулся, потом сказал:

— Вы знаете, я ищу одного своего старого однополчанина. Он живет где-то здесь поблизости. Может быть, он заходил к вам и вы что-то про него знаете. Он уже не молод, а несколько лет назад ходил в таком темном пальто с коричневым меховым воротником, носит шляпу и белый платок.

— Я, кажется, знаю о ком вы говорите, — улыбается официантка, — несколько лет назад он действительно часто бывал у нас в обществе такой полной дамы. Но его всегда обслуживала Эльза, может, она что-то про него и знает.

Эльза, тридцатилетняя женщина с признаками начинающейся полноты, выслушав гауптмана, сказала:

— Да, действительно, он раньше очень часто заходил к нам, но вот уже около года, как его не видно. Я не знаю, как его зовут, но жил он где-то здесь совсем рядом, по-моему, на Фердинандштрассе.

Всю дорогу из ресторана до абвера гауптман Франц Губер, а это был именно он, раздумывал, как же ему найти этого человека в темном пальто. Придя в кабинет, он уселся за свой стол, закурил и начал обдумывать свой следующий шаг. Докурив сигарету, он подошел к шкафу, достал оттуда адресный справочник, вернулся к столу и начал, ведя пальцем по колонке, читать фамилии всех, проживающих на Фердинандштрассе. И вдруг он отложил справочник и, откинувшись на спинку стула, начал смеяться. В доме 20, который, по всей видимости, находился напротив дома 21, проживал «ротмистр в отставке фон Фриш».

Уже через час перед старшим инспектором Губером лежала выписка из банковской книжки № 10 220 (Дрезденский банк, депозитная касса 49) на имя Ахима фон Фриша. В указанный Шмидтом период времени с этой сберкнижки снимались суммы, совпадающие с теми, о которых говорил арестованный. Все сходилось.

Берлин, 23 февраля 1938 года

Канарис сидел у себя в кабинете и рассматривал лежащие перед ним бумаги. Остер по своей давней привычке расхаживал из угла в угол и говорил.

— Как видите, Шмидт показывал все точно, если не считать того, что он перепутал фамилии. Выписка из сберкнижки Фриша это подтверждает. Более того, мы нашли Фриша. Он так там и живет, но теперь он сильно болен и прикован к инвалидному креслу. Он подтвердил все сказанное Шмидтом и даже показал расписки. Но здесь настораживает одна вещь: по словам медсестры, которая за ним ухаживает, в январе у них появлялись люди из гестапо и делали выписки из банковского счета. И еще, мы нашли наконец этого Баварца Джо, то бишь Мартина Вайнгертнера, он арестован гестапо, но все же мы сумели получить от него показания, что он ни с каким генерал-полковником в связь не вступал. Как видите, все это дело шито белыми нитками.

— Иногда мне становится стыдно за Гейдриха, — сказал Канарис, — а ведь когда-то я его считал очень талантливым своим учеником. Но нельзя недооценивать противника. Пусть аккуратности в работе у них и нет, но вот наглостью они могут поспорить с любой уличной девкой. Выставите-ка наблюдение за домом Фриша. С фотоаппаратом. Помешать его арестовать мы не сможем, но вот предъявить фотографии, если потребуется, — сумеем.

— Я тоже об этом думал, — согласился Остер.

— Кто у вас занимался этим делом?

— Старший инспектор гауптман Губер.

— Представьте его на повышение, полковник. Дело, конечно, не столь уж и сложное, но он проделал работу профессионально и быстро. Я очень доволен вами. Как жаль, что я поздно подключился к этому делу! Будь я в тот момент в Берлине, может быть, мы спасли бы и Бломберга. И все равно теперь в глазах всего руководства страны это детище герра Гиммлера будет выглядеть, как цирк Шапито.

Берлин, 1 марта 1938 года

Гейдрих раздраженно расхаживал по своему кабинету. Посередине кабинета по стойке смирно стоял Генрих Мюллер.

— Вы всегда мне нравились как профессионал Мюллер, — отчитывал своего подчиненного группенфюрер. — Именно поэтому мы позабыли все ваши прежние дела в республиканской полиции и взяли к себе. И что в результате? Вы упустили ценного свидетеля. И не надо говорить мне здесь, что в этом виноват Майзингер. Ответственным за это дело были вы. Но вам показалось этого мало. Вы допустили, чтобы люди Канариса нашли фон Фриша и сняли с него показания.

— Мы уже арестовали фон Фриша, — попробовал оправдаться Мюллер.

— Они арестовали! Да это надо было сделать еще в январе! И арестовать так, чтобы никто и следов его не смог найти! А не так, как вы это сделали с Баварцем. Люди из следственной комиссии вермахта сразу же его нашли и обратились к нам за разрешением на допрос. Что я им мог ответить? Только — пожалуйста!