Книга Лето - Рене Френи

— Позови мне Сильвию!

Он положил трубку.

Я тут же снова набрал номер. Он ответил сразу же.

— Что ты хочешь? — крикнул он.

— Позови мне Сильвию!

— Иди к черту, ничтожество!

Я в третий раз набрал номер. К телефону подошла она.

— Это я. Что случилось?

— Ты нужна мне, Сильвия! Я умираю!

Она не ответила.

— Сильвия? Я хочу тебя видеть! Я хочу слышать твой голос. Я задыхаюсь. Если ты не придешь ко мне сейчас, я сам приду к тебе!

— Успокойся.

Я не знал, кому она это сказала — ему или мне. Я слышал, как они громко ругаются. Хлопнула дверь. Потом ее голос приблизился ко мне.

— Он вышел в сад. У меня будет веселая ночь.

— Он тебя ударил?

— Ты с ума сошел — звонить мне сейчас! Который час?

— Да, я сошел с ума, со мной никогда такого не было. Ты сводишь меня с ума, Сильвия!

— Ложись спать.

— Уже сколько ночей я не сплю!.. Я жду тебя по вечерам, я жду тебя днем, я жду тебя ночами. Не проходит ни одной секунды, чтобы я не ждал тебя! А ты посылаешь мне черную кошку. Кто я для тебя — тип в аквариуме, который смешит рыб? Я хочу спать рядом с тобой, Сильвия, хочу ощущать твою кожу. Когда я представляю тебя обнаженной, рядом с ним, я схожу с ума! Я не могу больше выносить, что ты спишь рядом с ним, что его пальцы прикасаются к тебе! Если ты не придешь, я его убью.

— Отдохни, ты совсем измучен. Завтра вечером я приду пообедать с тобой.

— Ты останешься на всю ночь?

— Все очень сложно, я сама не знаю, что со мной. Мне нужно подумать, прийти в себя. И главное — побыть одной. До завтра. Спи!

Меня окутал огромный платок тишины. Я так и сидел рядом с телефоном до тех пор, пока черная линия горизонта над морем не озарилась огнем и золотом первых лучей солнца.

Поверх крыш я видел всю нашу пристань. Огромные лайнеры из Африки огибали острова, прочерчивая всю медную гладь моря.

В девять утра я приготовил две чашки кофе. Одну я отнес Тони. Я принял решение.

— Я оставляю тебе ресторан. Я бросаю работу. Найми другого официанта. Через какое-то время сходим к нотариусу, я уступлю тебе свою долю, я тебе ее дарю. Если я останусь еще на месяц, мы лишимся всех клиентов, я отпугиваю людей. Я тебе уже говорил, Тони, мне надо остаться одному, я буду писать роман. Когда я прихожу сюда утром, меня тошнит.

— Ты сам готовый смешной роман. Если бы ты только мог описать себя таким, каким вижу тебя я… Эта женщина тебя околдовала, Поль, заворожила. Если бы мы с тобой могли написать роман, мы бы не возвращались домой в час ночи, пропахшие горелым жиром вплоть до волос и с распухшими ногами. Спустись на землю, Поль! Остановись! Я видел ее два раза, эту девку, и я ее боюсь. Она представляет опасность для общества. Вот уже двадцать лет, как я общаюсь с шулерами, мошенниками и психопатами. У меня наметанный глаз, Поль, эта женщина — убийца. Выкинь ее из своей жизни сию же минуту! Вышвырни ее вон, она сожрет тебя! Ты — хороший, добрый. С такими, как ты, она расправляется в два счета.

— Мне наплевать, Тони, что ты думаешь о ней, если бы ты хоть раз обнимал ее ночью, тебе бы больше не захотелось вонять горелым жиром. Иди, проигрывай свою рубашку и носки в рулетку, если тебе так нравится, и не учи меня! Ты всегда только проигрывал! Ты злишься потому, что она слишком красива! У тебя никогда не будет такой женщины! Если бы она тебе пару раз улыбнулась, ты бы тут же растаял! Когда я смотрю на нее, ты думаешь, мне хочется идти в казино? От взгляда на нее голова кружится больше, чем когда проигрываешь и выигрываешь всю выручку. Ты ставишь на 23 и 32, браво! Если для тебя этого достаточно… Я же спрыгиваю с парашютом и не знаю, что у меня за спиной. Может быть, я заколдован, как ты говоришь, заворожен, но я живу, живу так, как никогда не жил! Я страдаю, и я живу так, как я даже представить не мог! Я буду писать роман, потому что благодаря этой женщине теперь я на это способен. Два месяца назад я не мог найти нужных слов, чтобы написать письмо поставщикам, сегодня же я чувствую, что могу написать роман, десять романов!

— Иди! Иди пиши свой роман! Я не разговариваю с сумасшедшими! Я даже не сержусь на тебя, Поль, я уже забыл все, что ты мне сказал. Я дам объявление в газете и буду ждать, когда ты поправишься. Если проголодаешься, тебя здесь всегда накормят. Однажды ты поймешь, что спагетти под томатным соусом — здесь, а не в трусах этой стервы и истерички.

Я хлопнул дверью и поднялся к себе. Еще не успеет зайти солнце, как она будет здесь, в каком-нибудь из своих маленьких платьев на бретельках, черном или красном, таком легком, таком коротеньком.

Я думал, солнце никогда не зайдет. Ближе к восьми, как и каждый вечер, сороки открыли охоту на голубей, они дрались на крышах, окружавших площадь. Я насчитал девяносто шесть сорок. Наверное, они укрываются здесь ночью, потому что на них самих на холмах охотятся вороны. Любовь и страх. Существует ли что-то еще?

Чтобы убить время, я принялся считать сорок, но это не мешало мне внимательно рассматривать площадь, которая виднелась сквозь листву. Дети, крича, стучали по мячу, они взбирались на статую в центре фонтана, вырывали друг у друга ванильные рожки итальянского мороженого, а за ними бегала стая собак, в надежде что им тоже что-нибудь перепадет. Я десять раз почистил зубы, десять раз принял душ, перемерил все свои рубашки. Ни одна не нравилась мне. Наверное, я все еще пахну горелым жиром.

В конце августа ночи наступают быстро. Я больше не мучился от жары, но весь взмок от ожидания. Когда она позвонила, я побежал в ванную облить грудь туалетной водой. Стук моего сердца рвал барабанные перепонки.

Закрыв глаза, я прижал ее к себе. Даже через ткань ее живот и ее грудь обжигали меня. Ее платье упало на пол, я хотел взять ее прямо здесь, стоя, на последней ступеньке лестницы. Она вырвалась из моих рук. «Не сейчас. Мне нужно сначала поговорить с тобой, отведи меня куда-нибудь пообедать».

Я с силой притянул ее к себе. Я был пьян от желания, пьян от нее, я был готов ударить ее за то, что мне пришлось столько ждать, прислушиваться к шагам, надеяться, сомневаться.

Она оттолкнула меня. «Потом!»

Она поправила одежду, подняла с пола сумку, и мы вышли из дома. Я так мучительно желал ее, что мне было просто нехорошо. Мы сели в машину, я путал слова, скорости, улицы. Мне хотелось нажать на тормоза и сорвать с нее платье, здесь, в центре города. Весь город ждал от меня только этого. Весь город пульсировал в моих руках, одержимый желанием.

— Остановись здесь, — сказала она вдруг, — я знаю маленький итальянский ресторан на другой стороне площади, я туда часто ходила, когда только приехала сюда.

Как и в нашем ресторане, на террасе было полно народа. Хозяин узнал Сильвию и вынес еще один маленький столик и два стула. Он устроил нас немного в стороне, у соломенной перегородки. Гирлянды цветных лампочек раскачивались среди платанов, освещая грустным светом конец этого лета.