Книга Охота на удачу - Олег Кожин

— Не говори глупости! То, что ты еще живой и дышишь, — вот твоя удача. А то, что сомнительная, так это, дружочек, положение у тебя сейчас такое. Ты еще просто пользоваться ею не научился, отделять реальное везение от невезения, чувствовать выгоды ситуации. В том дерьме, в которое ты вляпался по самую маковку, на большее рассчитывать несерьезно как-то. Вообще, то, что ты меня встретил, и я тут с тобой цацкаюсь, так это… это… Ну ты и скотина неблагодарная! Будь у меня такой амулет… эх, да что с тобой говорить… — как-то невпопад закончила Лиля и надолго замолчала.

Теперь они стояли почти что в настоящем лесу, диком и неухоженном. Стало немного прохладнее и даже как будто чуточку темнее. Жадно рассматривая пятачок, девушка задумчиво кусала губу. Гера даже начал подумывать, что она всерьез обиделась на его нечуткое отношение к удаче.

— Тут все непросто, братец… — подергав себя за колечко в ухе, наконец продолжила панкушка. — Удачу свою, ее только по доброй воле отдавать можно. С теми, кто силой амулеты отбирает, страшные вещи случаются. Знаешь, каково это — семь лет удачи не видать? И это еще не самое худшее. У скоморохов потешка есть: силой удачу отнимешь — на ровном месте сгинешь. А ты сейчас неискренен, потому что напуган. Не по добру отдаешь. А жаль… жаль…

— А как же эти, в парке? Что-то они не больно твои правила соблюдали! — заспорил Гера.

— А это и не сборщики — так, шушера обычная. Они сборщиками еще только станут, если доживут и образ жизни не сменят. Вот Халя-мороженщица, та гораздо опаснее, ты уж мне поверь. Да и вообще, сборщикам зачастую терять нечего. Они люди подневольные, на Хозяина горбатятся, долги отрабатывают. У тебя отнимут, примут на себя удар да всю удачу Хозяину добром отдадут. А уж тот их не обидит, сгладит проклятие… Хотя, если честно, такой артефакт, как у тебя, я бы поостереглась отбирать в любом случае. Уж больно силен. Так и жизни лишиться недолго…

— Ладно, допустим, я тебе поверил. Учитывая, что я видел, это звучит не так уж и бредово. Но по твоим словам получается, что я все еще жив только каким-то чудом. И что мне дальше делать? Мне теперь от каждой мороженщицы шарахаться, или что?

— Вообще, по-разному может быть, — Лиля рассеянно потеребила колечко в губе. — Можешь сразу почувствовать, что это сборщик, а можешь клювом щелкать, пока он не возьмет то, что ему нужно. Вообще, по идее, в течение двух-трех дней ты сам надрочишься их чувствовать. Если, конечно, раньше не сдохнешь, — буднично добавила она.

Услышав это, Гера, собиравшийся продолжить заваливать девушку вопросами, опасливо замолчал. Закусив губу, он, не мигая, смотрел в глаза своей спасительнице, надеясь увидеть там юморные искорки. Однако Лиля была абсолютно серьезна. Это как раз о таких случаях говорят — «смертельно серьезен». От взгляда панкушки, холодного, как серебро в ее брови, Гера ощутил легкий озноб даже в самом эпицентре летнего пекла. Хотя, конечно, это мог быть и предвестник теплового удара.

— Что значит «если не сдохнешь»? — выдавил Гера наконец.

Лиля поджала губы, как будто мучительно решая сложнейшую задачу: помочь некоему молодому человеку прожить еще пару дней или не оттягивать его безрадостную кончину. Наконец, приняв решение, она тряхнула головой, отгоняя сомнения:

— Я тебе так скажу: увидишь старый «зиловский» фургончик, ну знаешь, синие такие? — беги. У него еще такой номер говорящий — ВНЕ и три пятерки. Только ты не жди, пока номер прочтешь. Потому что, если ты прочел номер, значит, подпустил их слишком близко… А, да! — продолжила Лиля, немного подумав. — Очень заметная деталь — у него стекла в кабине тонированные!

— Этот, что ли? — глуповато брякнул Гера.

Все еще до конца не веря в реальность напророченных ему угроз, он, совершено не заботясь о соблюдении этикета, ткнул пальцем в некую точку за спиной Лили. И по тому, как побледнели ее щеки и утонули в неподдельном ужасе зрачки зеленых глаз, Герка понял, что на подобные глупости нет времени. Надо было сразу же хватать девушку за шкирку и тащить отсюда как можно дальше, как можно быстрее…

Движения Лили вмиг стали какими-то деревянными. Гере казалось, что поворот головы дается ей с огромнейшим трудом и скрипом. Но наконец она уставилась туда, куда указывал застывший в воздухе палец Геры.

По узкой, утоптанной до плотности камня пешеходной грунтовке, задевая бортами низко висящие ветви деревьев, бесшумно катился потрепанный синий «ЗиЛ». Старый фургон с новенькими тонированными стеклами. И даже не самого острого зрения Геры было довольно, чтобы прочесть номер этого автомобильного динозавра: В555НЕ

* * *

— Бежим!

Лиля по-спринтерски сорвалась прямо с места. Лишь взметнулись разноцветные волосы, и на том месте, где она только что стояла, остался звук ее голоса да испуганное «дзз-зинь» многочисленных сережек. Это произошло гораздо быстрее, чем Гера, ошалевший от плотности странных событий, свалившихся на него за последний час, успел сообразить, как вести себя дальше. Будь его ноги столь же медлительны, как его мозг, на этом месте наша история бы и закончилась.

Еще никогда Гере не приходилось мчаться с такой скоростью. До этого дня он считал, что своего потолка достиг два года назад, когда по какой-то нелепой случайности оказался зачислен в школьную команду по легкой атлетике. Но одно дело честь школы, и совсем другое… В общем, оказалось, что, когда на другой чаше весов лежит не какой-то эфемерный почет и латунный кубок, а собственная жизнь, тело приобретает совершенно запредельную легкость. Гера несся, как низко летящая птица, лишь только ветер свистел в ушах, да где-то далеко, на грани слышимости, кто-то грозно требовал остановиться и разрывал воздух ревом старого клаксона. Но это было далеко и потому не слишком существенно. Здесь и сейчас имели значение лишь развевающиеся разноцветные пряди Лили, трепещущие на ветру, точно фантастическое знамя неведомого сказочного народа. Довольно быстро Гера догнал ее и не обгонял только потому, что убегать от опасности (пусть пока еще не слишком понятной и определенной) впереди женщины, — это не слишком по-джентльменски.

Реальность увязла в плотном послеполуденном мареве, растворилась в стучащей в ушах крови. Герке казалось, что на самом деле все они — Лиля, грузовик, да и сам он — с трудом перемещаются в пространстве, а не мчат, словно шальные, сквозь прожаренный до хрустящей корочки август. Он тяжело переставлял одну ногу за другой, слушая, как воздух с хриплым присвистом покидает легкие, а за его спиной так же неспешно крутились облысевшие «зиловские» покрышки. Бежать следом за ненормальной девчонкой, любуясь, как красиво напрягаются мышцы ее стройных ног, проворно отталкивающихся от асфальта, — в этом было что-то древнее, языческое. Какое-то подобие старославянского ритуала, крупицы информации о котором осели в голове Воронцова после уроков истории. В гонке сквозь лето было все — азарт, возбуждение, страсть, тайна. Но в то же время она ничего не обещала напрямую, ограничиваясь полупрозрачными намеками…

«Иииииуууууу-аааааа!» — по-ослиному взревевший над самым ухом клаксон безжалостно вернул Геру в реальность. Реальность, что характерно, тоже оказалась безжалостной: синий «ЗиЛ», развивший вполне приличную для такого старичка скорость, уверенно настигал беглецов. Его тонированные стекла не выглядели глупым неуместным моддингом. Они были похожи на темные очки, скрывающие бездушные пустые глаза профессионального наемного убийцы. С внезапной ясностью юноша осознал, что означает «подпустить слишком близко». Машина догоняла их, в первую очередь догоняла его, Герку, неумолимо наращивая скорость с каждым метром. Странно, но двигатель работал практически бесшумно, точно принадлежал не снятой с производства советской развалюхе, а новенькой, едва сошедшей с конвейера иномарке. Погоня сопровождалась угрожающими криками, несущимися из раскрытого окна кабины, да противным ревом истязаемого клаксона. Но гораздо громче звучал грохот Гериного сердца, которое, дай Создатель ему ноги, давно бы выскочило из пленившей его реберной клетки и умчалось далеко вперед, подальше от преследующих его смертельных неприятностей. Этот звук, вначале едва слышный, нарастал подобно тому, как нарастает по мере приближения шум водопада. Он грозил захватить все тело, проникая в грудь, уши, в вены, ударами маленьких гномьих молоточков отдаваясь в глазных яблоках. Казалось, еще немного, — и не останется ничего, кроме стука сердца, ослиного «Иииииуууууу-ааааа!» и озлобленного «Стой, сученыш! Стой, бл…дь, кому говорю!» Воронцов старался не оглядываться, чтобы не видеть, как приближается изогнутый, точно в ухмылке, бампер, на котором кабаньими клыками торчали два загнутых металлических крюка, но все время бежать, не зная, как далеко находится преследователь, было выше его сил.