Книга Горячие ветры Севера. Книга 2. Полуденная буря - Владислав Русанов

— Перекладывайте себе. Про мешок мы уж точно не договаривались.

Это, надо думать, он Сотника подколол. Не переживай, перегрузим. Мой мешок уже который день пустой.

— Тютюнник?

— Держи. — Он протянул мне мешочек с кулак величиной. Ага, помирал бы без курева, столько не принес бы. Значит, запас у ардана преизрядный имеется. А потрепаться — себе, мол, не хватает — это всякий способен, чтоб цену набить.

— Я пересыплю.

— Давай, чего уж там. Кисеты у меня на елках не растут. — Меткий явно обрадовался.

— Ты иди. — Сотник прилег на плащ, вытянул ноги, но разуваться не спешил. — Утром вернем сумку.

— Ладно. — Ардан кивнул. — Вы, это, в сеннике чтоб не удумали курить. Не для того я, это, сено косил.

— Не бойся, не будем, — заверил Сотник. Ясное дело, не будем. Что ж мы, совсем чурбаки с глазами — сами себя сжечь.

Не успела дверь за арданом захлопнуться, как я трясущимися пальцами вытащил заветную трубку и принялся набивать ее.

— Пополам? — Нужно ж поделиться, мой спутник тоже без курева мучается.

— Годится. По три затяжки.

Вот и славно. А еда, сумка, сон подождут.

Глава 2

Правый берег Лен Махи, фактория, яблочник, день тринадцатый, после рассвета

Никогда бы не подумал, что поражусь самому обычному пению петуха на рассвете. Казалось бы, ну что тут такого? Горластая, вредная птица. Хвост распустит и орет, сидя на плетне. А ведь как за душу взяло! Сколько лет я не слышал петушиного крика? Больше десяти лет. С той самой поры, как попал на Красную Лошадь. У нас домашнюю птицу не держали даже в «Развеселом рудокопе». Корову Гелкина мать доила, помню, а птицы не было. И я почти забыл, как оно бывает — вставать с петухами.

Зато здесь!

Петух с фактории Меткого превосходил голосиной всех слышанных мною ранее крикунов. Горлопан. Весь в хозяина. А может, и в хозяйку?

Я открыл глаза и потянулся с наслаждением. Ну и плевать, что полночи не спал — сторожил. Зато под крышей. Пещеры не в счет. А который день прошел с той поры, как мы с Гелкой оставили обжитой домишко? Подсчитаешь — закачаешься. Двадцать пять суток, если я не ошибся с определением времени под землей.

Сотник уже был на ногах. Свой черед сторожить он определил ближе к рассвету. Самое тяжелое время, когда сон одолевает.

— Утро хорошее, — кивнул он в сторону приоткрытых чуток дверей сенника. — Дождь перестал.

— Повезло.

Это правда, повезло нам. Вторая половина яблочника — время дождей. Если уж затянуло небо тучами, посыпали мелкие холодные капли, то надолго. Когда и до первых снегов с морозами. Впрочем, если учесть засушливое нынешнее лето, осень тоже стоит ждать не слишком дождливую. Что с урожаем будет?

Гелка и Мак Кехта просыпались, выбирались из завалов сена. Феанни недовольно кривилась, пальцами вычесывая из волос желтые травинки.

— Пошли к коням, — коротко бросил Сотник. Пошли так пошли.

Я подхватил на плечо изрядно потяжелевший мешок. Прижимистый мужик, конечно, Меткий, но запасец еды в дорогу немалый приволок. Половина оленьего окорока, рыбки сушеной вязку — хорошая рыба, мелкая, но жирная, янтарем отливает на солнце, четверть гарнца муки… Вот с мукой пожадничал. Точно. Но, с другой стороны посмотреть, у них тоже откуда ей взяться? У торговцев берут. Втридорога. С чего бы это раздавать направо и налево всяким бродягам? Ничего, протянем до Лесогорья.

От срубов тянуло легким дымком и свежеиспеченным хлебом. Сами еще говорят, с мукой плохо, а хлеб каждый день пекут. Трапперы, как и селяне: что ни спросишь — мало осталось, только для себя. А глубже копнешь — и там запасено, и тут припрятано. Что поделаешь, вековая привычка. Не перворожденные отберут, так бароны; не бароны, так лесные молодцы; не лесные молодцы, так от короля гвардия нагрянет. Вот народ и таится.

К огороже, за которой арданы держали выторгованных нами лошадей, первым подошел Глан. Следом Гелка со своим мешочком и вновь спрятавшая лицо Мак Кехта.

— Ой, боязно, — прикрыла ладошкой рот девка. — С какой стороны подходить-то?

Мне, признаться, те же мысли в голову полезли Ну не обучен я с лошадьми обращаться! Что тут по делаешь?

— Бона ваша сбруя. — Меткий высунулся из-за угла, разогнулся, переложил топор из руки в руку — видать, что-то обтесывал, почесал поясницу. — На жердину повешенная…

— Спасибо, хозяин. — Лишний раз вежливое обращение не помешает.

— А «спасибу» твою за пазуху не положишь, — не замедлил откликнуться он, — и в голодный год не сожрешь.

Чисто еж колючий. Не может без подначки, по-человечески.

— Ну, извини, Меткий. Ты уж достаточно, по-моему, в кошель нагреб. Тебе бы с фактории сматываться да в Фан-Белл. Всех купцов за пояс заткнешь.

— Кто на ком еще наварил…

Сотник, не обращая внимания на подковырки ардана, принялся рассматривать седла и уздечки. Мял в пальцах кожу, дергал, пробуя на разрыв, только что на зуб не брал.

— Годится. Не сильно порченное.

— Не! Ну надо же! — хлопнул ладонью по ляжке Меткий. — Он еще и перебирает! Вот народ! Всё на дармовщинку!

Явно хотел добавить еще пару-тройку крепких словечек, но вспомнил, что с пригорянским воином имеет дело, и захлопнул рот на полуслове.

— Покажешь хоть, как седлать? — тихонько обратился я к Сотнику.

— Покажу. — Он взял уздечку в руки и нырнул под жерди. — Давай за мной.

Следом увязалась и Гелка. Пускай учится. Пригодится в жизни.

— Смотри, — Сотник расправил в руках хитроумное переплетение кожаных ремешков, — запоминай.

А потом сыпанул вереницей названий, дотрагиваясь пальцем к каждому ремню по очереди:

— Подбородочный, налобный, суголовный, нащечный, капсюль…

Ага, пока понятно. Из одних названий ясно. Налобный — значит, на лбу, нащечный — тоже не на шее… Подбородочный — с махоньким замочком. Хорошая работа, тонкая. А капсюль похож на собачий застегнутый ошейник. Но вспомнил я, что видел его на лошадях, вокруг морды обкрученным. Для чего? Чтоб не ржали или чтоб не кусались?

— Вот эта железка — трензель. Удила по-простому.

Вижу. Из двух половинок, словно цеп крестьянский, которым хлеб молотят.

— Повод на шею накидываешь. — Слова Сотника сопровождались наглядным показом движений. — Заходишь слева, правым плечом к морде. Нащечные ремни — в правый кулак, трензель — на левой ладошке.

— Не укусит?

— Не собака. Правой рукой за храп придерживаешь, а трензель к зубам прижимай.