Книга Зима Гелликонии - Брайан У. Олдисс

Когда архиепископ-военачальник посчитал, что два дня истекли, снова пропели трубы и снова все население собралось внутри городских стен.

Квартирмейстеры сиборнальской армии разожгли полевые кухни и начали печь хлеб для обратной дороги. Припасы подходили к концу. После совещания командование объявило, что горожане, намеревающиеся идти вместе с армией на север, должны избавиться от рабов — пристрелить, но на свободу не отпускать, — дабы уменьшить количество ртов, которые придется кормить в пути. Анципиталов же приказано было пощадить: фагоры годились для переноски поклажи, а пропитание могли добывать себе сами.

— Пощады! — взмолились и рабы, и их хозяева. Фагоры стояли молча.

— Убейте фагоров! — выкрикнул кто-то с горечью.

Иные, вспомнив древность, заметили:

— Когда-то фагоры были нашими повелителями...

В городе было объявлено военное положение. Никакие просьбы и протесты не принимались во внимание. Без помощи рабов горожане не могли увезти с собой много домашнего скарба; и тем не менее, согласно приказу, от рабов следовало избавиться. Все надлежало исполнить наиболее практичным образом.

Больше тысячи рабов было убито на берегу реки неподалеку от города. Мертвых наспех, небрежно похоронили фагоры, а вокруг во множестве усаживались хищные птицы дожидаться своего часа. Ветер дул не переставая.

После стонов и плача наступила ужасная тишина.

Аспераманка стоял, глядя на церемонию. Когда мимо него в слезах прошла горожанка, он под влиянием порыва жалости положил руку ей на плечо.

— Благослови тебя Бог, женщина. Не нужно горевать.

Горожанка взглянула на архиепископа-военачальника без злобы, ее лицо было в красных пятнах от слез.

— Я любила моего раба Юлия. Разве я не человек, чтобы не горевать?

Вопреки приказу множество рабов хозяева тайно избавили от смерти — главным образом тех, кого использовали сексуально. Рабов спрятали или помогли им переодеться, изменить облик, чтобы вместе со всем семейством тронуться в путь на север. Вот и Лутерин Шокерандит пощадил свою рабыню, приказав той надеть мужскую одежду, куртку и брюки, и надвинуть на глаза меховую шапку. Не говоря ни слова, Торес Лахл переоделась, спрятав свои чудесные каштановые волосы под шапкой, чтобы двинуться в путь вместе с хозяином.

Начала выстраиваться походная колонна.

Пока большинство горожан суетливо грузили в скрипучие повозки домашний скарб, пока устраивали для перевозки раненых, шестеро пастухов, не сказав ни слова на прощание, перебрались через городскую стену и вместе со своими собаками ушли в степь. Они выбрали свободную жизнь на вольных просторах.

Стоя рядом со своим черным лойсем, Аспераманка думал тяжкую думу. Потом он приказал вызвать к себе Лутерина Шокерандита.

Лутерин немедленно явился; от волнения он казался совсем мальчишкой.

— Скажите, лейтенант Шокерандит, найдется у вас пара надежных людей на надежных скакунах? Два человека, способные проделать долгий путь? Я хочу, чтобы весть о нашей победе достигла олигарха скорейшим образом. Прежде чем он услышит что-то из других источников.

— Конечно, у меня есть надежные люди. Мы, жители Харнабхара, отличные наездники.

Аспераманка нахмурился, словно это известие расстроило его. Он достал кожаный кошель, который прежде держал, прижав локтем под курткой.

— Это послание ваши люди должны доставить в пограничный город Кориантуру. Там они найдут моего агента, который передаст послание лично олигарху. Поручение ваших людей, таким образом, закончится в Кориантуре... надеюсь, вы понимаете это? Доложите мне, когда ваши люди будут готовы отправиться в путь.

— Будет исполнено, господин.

Аспераманка взял кошель и затянутой в голубую кожу рукой протянул Лутерину. Кошель был запечатан личной печатью архиепископа-военачальника и адресован верховному олигарху Сиборнала, Торкерканзлагу II, в Аскитош, столицу Ускутошка.

Шокерандит выбрал двух молодых и выносливых верных офицеров из Шивенинка, которых хорошо знал еще в Харнабхаре. Попрощавшись с товарищами и своими боевыми фагорами, молодые офицеры из Харнабхара вскочили на сильных лойсей, взяв с собой только небольшой запас воды и провизии. Через час они уже скакали по степи на север, торопясь доставить послание грозному олигарху.

Однако у олигарха, повелителя огромного, но холодного континента, везде были свои шпионы. Незадолго до отправления нарочных доверенный человек олигарха, по должности стоящий очень близко к архиепископу-военачальнику, уже пустился в путь с вестями о развитии событий и с главной новостью, представляющей для олигарха наибольший интерес, — новостью о том, что эпидемия начала распространяться на север.

Настало время прощания. Поход на север начался не слишком упорядоченно. Каждое национальное подразделение выступило в путь со своим обозом, животными и фуражом, фагорами и пушками. Мерный шум наполнил бескрайнюю унылую степь. Армия двинулась той же дорогой, которой всего несколько дней назад прошла в противоположную сторону. Горожане, покинувшие свои дома и город, многие впервые в жизни, шли в полном беспорядке, неся на руках детей и домашнюю утварь, которой не нашлось места в переполненных повозках.

С теми, кто решил остаться, долго и слезно прощались. Эти отщепенцы остались неловко стоять перед воротами города, прощально вскинув руки. Их фигуры говорили об осознанности выбора, делающего им честь, перед лицом грозных стихий. С этих пор они могли надеяться только на милость бога Азоиаксика да на собственные силы.

Во главе отряда шивенинкцев ехал лейтенант Шокерандит, ясно ощущающий, как изменилось его положение с тех пор, как он в последний раз ехал этой дорогой. Сегодня он возвращается домой героем. Его пленница, Торес Лахл, неузнаваемая под шапкой и в мужском костюме, повинуясь его приказу, ехала позади него на его лойсе, держась за пояс нового хозяина. Смерть мужа все еще терзала ей сердце, поэтому она до сих пор не проронила ни слова.

Переживая свою боль, Торес Лахл ни единым жестом не выказала свой страх перед лойсем, животным устрашающего облика, но довольно добродушного нрава. Над покрытой курчавой шерстью головой загибались мощные рога. Глаза, прикрытые мохнатыми веками, придавали взгляду животного внимательное выражение. Отвислая нижняя губа словно говорила о том, что лойсь презирает все, что до сих пор видел в истории суетливого человечества.

Постепенно город скрылся из глаз, и растянувшаяся колонна оказалась в открытой степи. С этих пор перед ними много дней станут сменять одна другую одинаковые равнины, изредка перемежающиеся пологими холмами. Ветер не утихал. Под ногами шелестела трава.

В пути мало кто говорил, все шли молча. Однако один из старейшин, избранный отправиться с теми, кто уйдет из Истуриачи, очень говорливый, казалось, получал удовольствие от звука собственного голоса; пришпорив пятками лойся, он догнал Шокерандита и поехал рядом с ним и его подчиненными, чтобы за разговорами скоротать время в пути. Но Шокерандиту было почти нечего сказать старейшине, его мысли занимало другое. Он размышлял о ближайшем будущем и о том долгом пути, который отделял его от далекого отцовского дома.