Книга Ученик философа - Айрис Мердок

Брайан, Габриель, Адам и Зед возвращались от Алекс. Жили они поблизости, хоть и не в самом Виктория-парке. Уже стемнело, и, когда машина сворачивала с дороги в гараж, в свете фар показались велосипед, забор, живая изгородь с желтыми цветочками, стена дома, окрашенного в розовый цвет.

Они выбрались наружу — Адам и Зед первыми помчались по боковой дорожке к кухонной двери, которая всегда была открыта. И действительно, зловещий священник, уже не в первый раз, проник через кухню.

Когда явились Брайан и Габриель, отец Бернард уже непринужденно, как всегда, общался с Адамом и Зедом: он держал собачку на весу одной рукой, а мальчик, хохоча, тянул его за черную рясу.

Габриель, зная, до чего отец Бернард действует на нервы Брайану и до чего Брайан ревнует к людям, легко ладящим с Адамом, поздоровалась со священником и быстро поставила уже приготовленный ужин Адама на поднос.

— Адам, бери, ешь, потом быстро в постель, без всякого телевизора. Боже, ты совсем мокрый, возьми полотенце…

Адам и Зед исчезли.

— Вам пора ужинать, — сказал отец Бернард. — Я не хочу вас беспокоить. Я только на минуточку зашел, я не задержусь…

О том, чтобы пригласить его остаться на ужин, и речи быть не могло. Габриель, избегая взгляда Брайана, сказала:

— Выпейте хереса.

Священник не отказался. Вежливо повернувшись к Брайану, он поприветствовал его словами: «Христос воскресе». Пасха была неделю назад.

Брайан ответил:

— Знаю, уже неделю как. Надо думать, с тех пор ничего не изменилось.

— Хорошие вести не стареют, — ответил отец Бернард.

Он пришел поговорить с Габриель о Джордже, подумал Брайан. Это, вкупе с задержкой ужина, его чрезвычайно разозлило. Он не мог решить, что лучше — остаться и испортить им тет-а-тет, без сомнения, желанный для обоих, или уйти, пусть себе болтают. Он решил уйти. Габриель почувствует себя виноватой, и в результате ужин будет готов скорее. Он прошествовал в гостиную и включил телевизор. Он презирал телевизор, но всегда жадно глядел на чужие несчастья.

Габриель и священник сели за кухонный стол. Габриель налила себе хересу и закурила. Она коснулась рукава рясы (Габриель всегда всех трогала). Конечно, она, квакерша, формально не принадлежала к пастве отца Бернарда, но он расширительно толковал свои обязанности.

Отец Бернард Джекоби, выкрест-еврей, был приходским священником. Он был англиканин, но такого высокого толка[15], что никому в голову не приходило назвать его в глаза или за глаза пастором. Его приверженцы именовали его «отец Бернард». Многие относились к нему с подозрением, в том числе и его собственный епископ, который как-то сказал во всеуслышание, что Джекоби «не священник, а шаман». Некоторые мрачно намекали, что когда-нибудь он допрыгается со своими латинскими мессами. У него в церкви разило ладаном. Он приехал в город относительно недавно, и о его прошлом мало что знали, разве то, что он изучал химию в Бирмингеме и был чемпионом по борьбе (а может, боксу). Его считали гомосексуалистом, и он постоянно жил под тенью того или иного подозрения.

— Ну что ж, отец Бернард… — Габриель знала, что он пришел поговорить о Джордже, и в душе у нее шевельнулось возбуждение.

— Да-да-да. Приятно было посмотреть на «альфу и омегу», они такие счастливые. Мы должны приветствовать эти явления чистой радости и питаться ими, как манной небесной.

— Иные не любят смотреть на чужое счастье, — сказала Габриель. Говоря с отцом Бернардом, она принимала несвойственный ей торжественный и серьезный тон.

— Верно.

Священник не стал развивать эту тривиальную, но глубокую мысль. Он дружелюбно, хитро и внимательно смотрел на Габриель.

Отец Бернард был довольно высок, красив, хоть и выглядел странновато. Прямые темные гладкие волосы, подстриженные примерно на уровне подбородка, он аккуратно расчесывал на прямой пробор. У него был большой нос с крупными ноздрями и довольно блестящие, даже сверкающие, карие глаза — их пронизывающий прямой взгляд выражал (вероятно) любовь и заботу или (что тоже вероятно) безмятежное нахальство. Он был худой, с тонкими подвижными пальцами. Он всегда ходил в черных рясах, выбирая материю по сезону, и как-то умудрялся создать впечатление, что его священнический воротничок — из старинного кружева.

— Как Стелла?

— Замечательно, — ответила Габриель.

— Это понятно, но как она?

Габриель, которая видела Стеллу утром, задумалась.

— Она говорит только абсолютно точные вещи. Не знаю, как она себя чувствует, но, что бы она ни говорила, она прилагает титанические усилия, чтобы это звучало правильно. Она заботится о собственном достоинстве; для нее это вроде добродетели. А что вы сами к ней не сходите?

— Я у нее был. Меня интересует ваше мнение.

Стелла не принадлежала к числу поклонников отца Бернарда, хотя он славился своим умением очаровывать людей. Стелла в отличие от Брайана не питала неприязни к священнику, но относилась к нему подозрительно. Она не верила в Бога. Правда, в Него не верили многие из поклонников отца Бернарда.

— Что она сказала? — спросила Габриель.

Вопрос был вызван бездумной ревностью. Габриель часто впадала в бездумную ревность.

— Мы поговорили. Она говорила мало. Я говорил мало. Посидел. Ушел.

— Ей это было очень приятно.

— Не знаю.

Не разочарован ли отец Бернард, подумала Габриель, что ему не удалось ничего вытянуть из Стеллы. Брайан говорил, что священник вечно рыщет, пытаясь охмурить людей, попавших в беду.

— Насчет Джорджа… если вы хотите от меня услышать, как все было по правде, я не знаю, то есть я знаю только…

— О, по правде… кто же знает, как все было по правде… один только Бог.

Джордж тоже не принадлежал к числу поклонников отца Бернарда, но, по мнению Габриель, он был более легкой добычей для чар священника, чем Стелла. Во всяком случае, Габриель с удовольствием представила себе окончательно отчаявшегося и сломленного Джорджа, повинующегося отцу Бернарду.

— Как вы думаете, что это было? — спросил он.

— Конечно, несчастный случай.

Удивительно, с какой готовностью люди, в том числе Габриель, думали о Джордже плохо. На самом деле Габриель была уверена, что Джордж все сделал нарочно, и ее завораживала мысль, что он почти намеревался убить Стеллу. Она только единожды, недолго, видела Джорджа в приступе ярости, он орал жене: «Я тебя убью!» Зрелище было жуткое. Габриель знала: Стелла никогда не простит ей этого взгляда на закулисную сторону. Стелла пыталась скрывать, что Джордж с ней жестоко обращается, точно так же, как пыталась (безуспешно) скрывать его измены. Еще ему случалось кидаться на людей, чем-то ему не угодивших, — на цыганку, кондуктора автобуса, студента, а может, и других; одна из возможных формулировок, описывающих это поведение, была «буен во хмелю». Однажды ему грозило обвинение в нанесении тяжких телесных повреждений, но хитроумный Робин Осмор уладил дело без суда. По убеждению Алекс, Джордж просто попивал, в простительных количествах, но мало кто разделял это убеждение. Общепринятые нормы вежливости для него не существовали в принципе, и многие видели в этом признак коренного отсутствия морального начала. Казалось, барьеров, инстинктивно воздвигаемых цивилизованными людьми, для Джорджа просто нет. Люди его боялись, и Брайан не единственный считал, что «Джордж способен на что угодно». Люди чуяли в нем монстра и, без сомнения, хотели, чтобы монстр был. Но есть ли тому доказательства?