Книга Странники Гора - Джон Норман

Интересно отметить, что, хотя корни канды, растущей повсеместно в полупустынных районах Гора, довольно ядовиты, высушенные листья этого растения относительно безвредны и жевание или же сосание их является весьма почитаемым среди обитателей южного полушария Гора занятием.

Катайтачак, не спуская с нас глаз, засунул кончик свернутого сухого листа в рот и начал очень медленно его жевать. Он не произнес ни слова, молчал и Камчак. Мы опустились перед убаром на помост и сели, скрестив ноги. Я обратил внимание, что среди присутствующих на помосте сидели только мы втроем. Мне было приятно, что аудиенция августейшей особы убара не потребовала с нашей стороны проявления какого-либо пресмыкания или самоуничижения. Очевидно, некогда убар тоже был воином, умело управлявшимся с каийлой, кайвой и копьем: поднявшись по общественной лестнице, такие люди обычно не любят излишней церемонности.

Я чувствовал, что прежде этому человеку также приходилось проделывать ежедневные переходы по шестьсот пасангов, не покидая седла и обходясь лишь глотком воды да куском вяленого мяса. Он, несомненно, был так же быстр, как его кайва и копье, и видел немало сражений и суровых степных зим. Были на его счету и поединки с дикими животными и не менее беспощадными врагами, из которых ему удалось выйти живым, – такому человеку, конечно, не нужны подобострастные церемонии, таким человеком, я чувствовал, и был Катайтачак, убар тачаков.

Однако, глядя на него, я также чувствовал и то, что давно уже этот человек не садился в седло каийлы, не держал в руке кайву и копье, не охотился и не шел впереди своего войска в атаку. Некогда суровые черты его лица сгладились, щеки одрябли, уголки губ почернели от частого употребления листьев канды, а глядящие на нас глаза потеряли прежний блеск. Не будет больше для него бешеных в своем азарте гонок на каийле по бескрайней, тронутой морозцем степи, не будет смертельных поединков с превосходящим по силе и ловкости противником, не будет бессонных ночей в седле под открытым, усеянным звездами небом.

Мы с Камчаком терпеливо ждали, пока лист канды не будет сжеван до конца.

Покончив с сухим листом, Катайтачак протянул руку, и человек – не из племени тачаков, а одетый в зеленую тунику касты медиков – немедленно подал ему кубок из выдолбленного рога боска. С явным отвращением на лице Катайтачак осушил кубок и раздраженно отшвырнул его в сторону.

После этого он несколько приободрился и уже с большим вниманием взглянул на Камчака.

Лицо его растянулось в некоем подобии улыбки; Камчак улыбнулся в ответ.

– Как твой боск? – спросил убар.

– В порядке, как и следует ожидать, – ответил Камчак.

– Кайвы твои остры?

– Стараюсь держать их острыми.

Катайтачак удовлетворенно кивнул головой.

– Очень важно следить, чтобы оси повозок были хорошо смазаны, – заметил он.

– Да, – согласился Камчак, – я тоже так считаю.

Катайтачак внезапно резко подался вперед, и они с Камчаком, рассмеявшись, одновременно звучно сомкнули ладони правых рук.

После этого Катайтачак сел поудобнее и дважды хлопнул в ладони.

– Приведите сюда рабыню! – приказал он.

Я обернулся на звук у меня за спиной и увидел одного из охранников, восходящего на помост и толкающего перед собой завернутую в шкуры огненного ларла девушку.

Я расслышал мелодичный перезвон цепей.

Охранник подвел к нам Элизабет Кардуэл и сдернул с нее покрывало из шкур ларла.

Элизабет Кардуэл выглядела тщательно вымытой и ухоженной, волосы ее были высоко взбиты. Она казалась просто очаровательной.

Толстый кожаный ошейник, я заметил, был все еще на ней.

Элизабет Кардуэл, сама того не зная, опустилась перед нами на колени в положении, предписываемом для рабынь для наслаждений.

Она бросила вокруг себя ошеломленный взгляд и обреченно уронила голову.

Помимо ошейника на ней, как на каждой из находящихся на помосте женщин, был надет только сирик. Камчак подал мне знак.

– Говори, – приказал я девушке.

Она медленно подняла голову и, дрожа всем телом, едва слышно произнесла:

– Я – кейджера.

Катайтачак казался удовлетворенным.

– Это единственное, что она знает по-гориански, – сообщил ему Камчак.

– Для начала и этого достаточно, – заметил Катайтачак и обернулся к охраннику. – Вы кормили ее? – спросил он.

Воин утвердительно кивнул.

– Хорошо, – сказал Катайтачак. – Рабыне следует быть сильной.

После этого последовали расспросы девушки, в которых я – вряд ли следует об этом даже говорить – выступал в качестве переводчика.

Расспросы Элизабет Кардуэл, к моему удивлению, вел почти исключительно Камчак, а не Катайтачак. Вопросы Камчака отличались точностью и дотошностью; он нередко задавал один и тот же вопрос в разной форме, по-видимому связывая между собой ответы девушки, сопоставляя их и делая в уме соответствующие выводы. Из разрозненных деталей он составлял стройную систему, сплетая вокруг девушки тончайшую, едва уловимую сеть. Он моментально подмечал малейшие колебания, малейшую заминку в её ответах, и эти, казалось бы, мелочи зачастую лучше самих ответов девушки рассказывали Камчаку о том, что он хотел услышать. Я восхищался его умом.

В течение всего этого времени, пока огни факелов старательно разгоняли сумерки, Элизабет Кардуэл не позволялось двигаться, и она продолжала стоять в той же позе рабыни для наслаждений, опустившись на колени, с выпрямленной спиной и высоко поднятой головой.

Роль переводчика в данной ситуации, как вы сами можете догадаться, была довольно сложным делом, но я старался в наиболее убедительной форме донести до Камчака все то, что девушка, дрожа и запинаясь, пыталась мне сказать.

Хотя в каждом ответе девушки таилась большая опасность, я старался донести слова девушки с максимальной точностью, позволяя Элизабет Кардуэл говорить так, как она считала нужным, несмотря на то что большинство её слов звучали для слушателей просто фантастически: да и как иначе воины из племени тачаков могли воспринимать слова о другом мире, где города не являются самостоятельными, полностью автономными образованиями, а входят в состав недоступных для понимания кочевников государств? О мире, в котором отсутствуют касты, а общественные отношения строятся на основе совершенно иных категорий. Об обществе, где нет прямого товарообмена, но зато присутствуют системы займов и кредитов. О мире, где не найдешь тарнов или тарларионов, но на каждом шагу встретишь автомобили и самолеты, принцип действия которых отказывалось воспринимать воображение тачакского воина. В мире, где для того, чтобы передать сообщение из одного города в другой, не нужно снаряжать гонца, которому предстоит скакать на каийле дни и ночи напролет, а достаточно поднять трубку телефона и набрать необходимый номер.