Книга Механик ее величества - Валерий Иващенко

А делишки обстояли, прямо скажем, хреново - впору заматериться от бессильной злости. Ну представьте себе эдакий круглый котлован диаметром метров около полусотни и отвесными стенами по семь-восемь. За спиной кожу холодит металлическая и так зовущая к себе лесенка наверх. Однако стоящий впереди и чуть слева парнишка застыл в оцепенелом ступоре, будучи от страха не в состоянии не то, чтобы бежать сюда - но и даже вздохнуть лишний раз. Ибо перед ним обретался немалого размера тигр. Приопустив почти к земле широкую башку, зверюга легонько хлестал себя по полосатым бокам столь же полосатым хвостом. Круглые, как блюдечки и столь же большие уши прижались к ощетинившейся белыми жёсткими усами морде. А от одного вида впечатляющей коллекции клыков впору бы и обгадиться…

Рыкнув для порядку, громадный котяра подобрался. "Они не разбегаются для прыжка, они только с места!" - невесть из каких глубин сознания у Александра всплыл сей факт. И он рванул вперёд с таким душераздирающим зычным криком:

– Вовка, ко мне! - что очнувшийся от его рёва пацан подскочил на месте и не раздумывая бросился наутёк.

А механик оказался почти на его месте - то бишь один на один с изготовимшися к прыжку зверем. В лицо ударила смрадная вонь дыхания, под коленки толкнула запоздалая волна страха. Но Александр уже нашарил рукой в пробивающейся сквозь песчаное дно траве тускло блестящий, любимый гаечный ключ от гидравлики. Ага, тот самый, весом за четыре кило и длиной в полметра, с приметной выщербинкой под указательным пальцем - Петренко когда-то фазу коротнул…

– Ну, иди сюда, сучара, - в человеке гигантской волной поднималась ярость. Но не та, что ослепляет и застит кровавой пеленой глаза - о нет! Именно та, что делает сознание ясным, как воздух в морозную ночь, и наливает мышцы пьянящей, не знающей преград силой. Та самая, что позволила Александру Горовцу сбить в одном бою девять фашистских самолётов - или шатающемуся от слабости Алёхину прямо в концлагере с треском обыграть в шахматы знаменитого немецкого гроссмейстера… (реальные исторические факты - прим.авт.)

Время замерло расплавленным стеклом, растеклось по дну котлована. Словно две влипшие в него мухи, застыли друг напротив друга зверь и…зверь. Ещё можно, можно было одному из них повернуть. И уйти. Ибо двуногий, ощетинившийся и крепкий, словно вставший на дыбы медведь, хоть и не превосходил своего соперника силой - но во все стороны от него распространялись злые, решительные волны. И от одного только ощущения этой беспощадной и страшной человеческой воли вздымалась шерсть на загривке большой полосатой кошки. Ощетинивались усы на морде, выпуская из-под себя две пары желтоватых клыков.

Зверь тихо, утробно, словно жалуясь на что-то, зарычал низким и вибрирующим басом. И едва издали, словно из-под воды, сквозь ощутимо тягучее напряжение донеслось звонкое шлёпанье Вовкиных сандалий по металлу лестницы, тигр решился. Дёрнулся вперёд, нанося сбоку быстрый, совсем по-кошачьи размашистый, почти невидимый удар мощной лапы…

В освещённом полуденным солнцем воздухе медленно, нелепо топорщась растрёпанной лохматой шерстью, двигалась большая тигриная лапа - огромных, прямо-таки неприлично больших размеров. Ещё найдя в себе силы удивиться - где зверь повредил себе третью, чуть потёртую подушечку - Александр слегка сместился вбок и назад, одновременно занося руку с зажатым в ней… нет, на этот раз не инструментом - оружием. И когда раскоряченная когтищами лапа медленно пролетела мимо, а в жёлтых тигриных глазах вспыхнул нехороший, тусклый, давящий на сознание огонёк, человек с горделивым превосходством, словно победно забивая последний гвоздь в гроб мирового империализма, врезал импровизированной булавой по мохнатой морде.

Отчего-то Александру подумалось, что бить надо в нос - вроде как самое болючее место. Правда ли это, он так и не узнал, ибо здоровенный, плоский, слегка поросший по краям жёсткими шерстинками носяра лопнул кровавыми ошметьями, словно переспелая слива. Издав болезненное и даже немного обиженное:

– Вяя-ау! - немаленького размера полосатый тигр отпрянул, мягко кувыркнулся в траве и отскочил.

Повернулся почти боком, по-котячьи прикрыв здоровенной лапой пострадавшее место и люто зыркая настороженно-колючим взглядом. А вдоль спины полосатая шерсть вздыбилась прямо-таки щёткой.

– Пасть порву, моргалы выколю! - грозно рявкнул механик.

Не то чтобы он так уж любил этот фильм… Но бессмертные интонации оборзевшего, потерявшего всякий страх Леонова пришлись как нельзя более кстати. Ощущая в себе силу, достойную раздирающего пасть льву Самсона, Александр шагнул вперёд.

И зверь не выдержал. Ощерился, сипло завыл, почти зашипел - и поджал длинный полосатый хвост. И когда неодолимая железная гора уже нависла над махоньким поцарапанным котёнком, тот взвыл от страха и прыгнул прочь.

Реальность тут же задрожала в полуденном мареве, свернулась - и улетела вдаль словно уносимый ветром осенний лист…

Пробуждение оказалось просто кошмарным. Молодой крепкий парень трясся как в лихорадке. Глухо шипел сквозь зубы от нерастраченной ярости. Да так содрогался всем телом, что жалобно скрипели фиксирующие оковы из похожего на металл сплава.

Опять проверяют, сволочи! Мозги промывают своими штучками. Всё им подавай, а как у свалившегося сверху человека с моральными понятиями? Причём, как и в прошлые разы, картинка оказалась настолько реальной, что Александр всем существом поверил. Да нет - он и был там, в залитом липким страхом и безразличным сиянием полдня карьере, прикрывая собой оцепеневшего от ужаса Вовку. В прошлый раз, вспомнил он, довелось с одной лишь гранатой остервенело прыгать под ревущий и лязгающий сталью танк - позади Курск и отступать, как говорится, некуда. Ох и пришлось же от той "пантеры" побегать - как Бальзаку от кредиторов. А до того, для разнообразия, делать выбор - спасти тонущую соплявку в ситцевом сарафанчике или уже пускающего пузыри лысого дедка. Правда, он умудрился вытащить обоих - хоть и обгадился в судорогах молящего о глотке воздуха тела…

– Ну что, естествоиспытатели грёбаные, выкусили? - сипло выдавил он сквозь зубы в застящую глаза словно похмельную рябь. - Хрен вам во все глотки - нашего человека не одолеть!

С трудом сдерживая подкатывающий к горлу то ли тоскливый волчий вой, то ли набор совсем уж нецензурных слов, коих почему-то вовсе не чурается русский человек, механик кое-как отдышался. И хотя по жилам ещё неслась хмельная сладковатая волна, подгоняемая постепенно утихомиривающимся сердцем, он уже приходил в себя. Ложе, нечто среднее между эргономическим креслом в лётной центрифуге и медицинским сооружением в кабинете гинеколога, которое ему однажды довелось ремонтировать, прекратило сотрясаться и жалостливо поскрипывать от натуги сдержать эту едва контролируемую медвежью силу.

В закрытых глазах неожиданно посветлело. Впервые! Впервые с тех пор, как… нет, ну неужели советский офицер прямо-таки и поверит, что огромный чёрный дракон поймал его на излёте пике и в клюве притащил в это место для мучений, словно аист младенца?

Но другого объяснения что-то не находилось - почему и отчего он ещё жив.