Книга Лунный нетопырь - Ольга Ларионова

Мона Сэниа оглянулась — приподняв полог мускулистой рукой и уперев другую в крутой бок, на пороге стояла Паянна, как всегда, во вдовьем балахоне с пятью белыми полосками на рукаве — знак того, что пятеро дорогих ее сердцу людей отошли в край леденящих снегов. Черное и белое, желтое и красное — княжеское знамя Лроногирэхихауда: чернота живого тела, белизна предстоящей смерти, золотистость солнечного луча и пурпур… а вот тут уж не иначе как жрецы-красноризцы постарались, чтоб о себе напомнить…

— И тебе солнца неизбывного, добрая Паянна!

— Добрая! — фыркнула княжеская домоправительница, заходя в шатер шаркающей походкой, выдающей отечность когда-то резвых ног. — Слыхало бы тебя сибилло! Да и ты, князюшка, хорош — что не позаботился, не кликнул на стол собрать?

— Разговор у нас, не до того, Паяннушка!

Она необидчиво пожала плечами, сгребла в охапку резвившегося гукеныша и направилась к выходу.

— Так звать ли сибиллу, госпожа моя? — спросил вполголоса Лронг.

— Нет, — неожиданно решила принцесса. — А вот ты, Паянна, останься.

Грузная фигура замерла, потом плавно развернулась, и на плоском невыразительном лице поползли вверх серебрящиеся проседью косички бровей:

— Почто так, княжна? С волхователем равняешь?

— Просто я никогда не держала совет с женщиной, которая старше меня годами и опытом. Присаживайся.

Паянна, не церемонясь, опустилась в единственное резное кресло, предназначавшееся князю; Пыжик тут же свернулся калачиком и стал похож на белого гуся, спрятавшего голову под крыло.

— А ты что же, никогда материнских речей не слушалась? — неодобрительно пробормотала она.

— Дети королей Джаспера воспитываются без матерей, — пояснила мона Сэниа. — Как только принца — или принцессу — отнимают от груди, его мать навсегда удаляют от королевского двора. С богатым приданым, разумеется. Так что претендентов на ее руку бывает предостаточно — король, как правило, себе в наложницы дурнушек не берет.

— Жестоко, — вздохнул Лронг.

— Зато королевство избавлено от интриг, сплетен и заговоров. Ну да речь сейчас не о том. Я вспомнила, как еще в первую встречу сибилло ваше почтенное каким-то ведовским нюхом учуяло, что на Таире надет амулет в виде сережки. Значит, есть все-таки возможность находить скрытые талисманы!

— Это оно может, — безапелляционно заявила Паянна. — Да что проку? Закобенится, ленив больно.

— Паянна, а если я его очень-очень попрошу… Награду пообещаю царскую.

— Будто оно наград не нахапало!

— Что гадать? — поморщился Лронг, как видно с трудом переносивший брехливого шамана. — Покличь!

— Эгей, сибиллу к Справедливому! — не вставая с кресла, гаркнула Паянна голосом, больше подошедшим бы караванному погонщику. — Пока задницу от пуховика отдерет…

Но мгновенное появление шамана в княжеском шатре свидетельствовало о том, что малопочтенный старец не прохлаждался, а, скорее всего, подслушивал где-то рядышком. Меховая накидка, облинявшая до того, что черно-белые полосы стали на ней неразличимы, жалостливо шелестела на костлявых плечах, зато на голове красовалась невероятная чалма, свернутая из рыжей лисьей пелерины, подаренной ему когда-то Таирой.

— Почто потревожили? — заверещал шаман гнуснейшим сопрано. — Сибилло занедуженное дремало-почивало…

— Полно врать-то, дармоедина плешивая, — оборвала его нытье Паянна. — Здоров ты, как рогат после выгула. А что спал, так сразу видно: сапожки-то твои, пока дрых, без хозяйского ведома вкруг Князева шатра по грязи натоптались. Приструнил бы их!

Мона Сэниа тихонечко вздохнула — тяжко, наверное, Лронгу с утра до вечера слышать такую вот старческую перебранку… Поднялась, подошла к сибилле и, скрывая брезгливость, положила руки ему на плечи. Погладила вылинявший мех:

— Что, старче, неласковы тут с тобой? Как я вижу, и не приоденут, и не побалуют…

— Ох, княжна-матушка, истинно говоришь! Поглядь, как захирело сибилло неухоженное! — По его впалым щекам покатились неподдельные слезинки. — А ведь только моей мудростью и славен нынешний…

— Гх!.. — не выдержав, кашлянул Лронг.

— Вот и говорю: у старших поучаясь, ладно князь правит: поначалу Милосердным звали, теперь уж и Справедливым нарекли. Только вот с сибиллой неприветен: ни обновки, ни подношеньица… Сама-то, кстати, привезла ль чего?

Принцесса про себя усмехнулась: старый скряга сам шел на крючок.

— Кладовые мои от богатства ломятся, только ведь в том и мудрость правителя, чтобы даром свое состояние не расточать. А за работу, пусть самую малую, можно и наградить по-королевски: плащ, к примеру, парчовый, голубым мехом подбитый…

— А сколь трудов? — слезинки, как по мановению волшебного жезла, исчезли.

— Для тебя, кудесник высокоумный, считай — ничего. Талисман старинный затерян, отыскать надобно.

Шаман, все-таки чуя подвох, задергал пуговичным носиком, точно принюхиваясь:

— Здесь, что ли?

— М-м-м… Не очень далеко отсюда.

— Ворожбой своей переносить будешь? — почуял неладное шаман. — Уж не в ледяной ли Ад?

— Да что ты, советчик княжий, как можно! Место это будет тихое, туманное, одни таракашки бегают. Беленькие.

— За белых букорах и сапожки белые прибавить бы! По не все здесь обладали королевской дипломатичностью:

— Да что ты с ним хороводишься, княжна! — взорвалась Паянна. — Бери за шкирку и верши, что тебе надобно!

Мона Сэниа недоверчиво глянула па князя, которого еще совсем недавно звали Милосердным, но и на его лице ни малейшего сочувствия престарелому сутяжнику она не обнаружила. А, была не была!..

Она крепче сжата стариковское плечико, угловатое до колючести, и решительно шагнула вперед…

И тотчас же крупные, как виноградины, серебристые пузырьки замельтешили вокруг них, скрывая беззвучным кипением и крутой каменистый склон, прямо у них из-под ног сбегающий в заповедную долину, и замурованный совсем недавно вход в подземный склеп, где покоились останки девяти джасперян.

— Ишь, завела в болото, непутевая! — возопил мгновенно промокший шаман. — С князем своим озоруй!

Он принялся утираться, по-кошачьи размазывая по грязным щекам клейкую влагу. Линялые бантики, которыми были прихвачены его усы и брови, посыпались вниз, мгновенно потопляемые туманом. Но старый колдун, до сих пор дрожавший за каждую свою ниточку, не сделал ни малейшей попытки их уловить — настороженно выпрямляясь, он сдвигал набок свою лисью чалму, освобождая треугольное волосатое ухо.

— Тс-с-с… — еле слышно прошелестел он. — Зреет понизу натуга неведомая…

И угадал — совсем неподалеку ухнуло так, что земля под ногами качнулась, и в небо ввинтился рев невидимого отсюда исполинского столба воды. И угораздило же самый крупный из всех подземных фонтанов рвануть именно сейчас!