Книга День Святого Никогда - Антон Фарб

«Однако! — подумал Феликс. — Не очень-то весело будет уйти с банкета голодным». Он завертел головой, пытаясь определить место, откуда во двор попадали вездесущие официанты и поварята с тяжелыми подносами, наполненными всевозможной снедью, которая исчезала с подносов гораздо быстрее, чем успевала добраться до столов. Найти источник вкусностей не удалось, но зато Феликс локализовал одного из своих подопечных.

— Самое главное — это хвост! — громогласно втолковывал кому-то Бальтазар. — Его надо цеплять багром или гизармой. На крылья — сеть, чтоб не взлетел, и можно рубить голову! Но тут свои тонкости…

Объяснять тонкости охоты на драконов Бальтазар мог часами. Теперь надо было отыскать Огюстена и проследить, чтобы он не вздумал (а он мог) сопровождать монолог Бальтазара своими язвительными комментариями — и поручение Сигизмунда можно было считать выполненным. А еще не худо было бы перехватить чего-нибудь съестного. И запить это чем-нибудь горячительным, потому что Феликсу опять стало холодно…

Огюстен обнаружился около полосатого тента с импровизированной кухней. Там же находилась и большая часть почетных гостей с бургомистром во главе. Огюстен как раз держал бургомистра за пуговицу и что-то ему увлеченно объяснял, яростно жестикулируя и не забывая при этом откусывать от здоровенного бутерброда с ветчиной. Бургомистр, при всей своей внушительной внешности — огромный живот, большие мужицкие руки-лопаты, три подбородка и косматые брови, сросшиеся над мясистым носом — нравом обладал тишайшим, застенчивым и даже робким, а потому внимал Огюстену покорно и безропотно, лишь изредка бросая исполненные тоски взгляды в сторону стола с закусками, возле которого самозабвенно чавкал префект жандармерии.

Феликсу стало жаль бургомистра, и он поспешил ему на выручку. Тем более, что на столе для почетных гостей запасы еды не оскудевали — даже несмотря на зверский аппетит увешанного аксельбантами главного жандарма Столицы…

— И это только начало! — горячился Огюстен. — Дальше будет хуже, много хуже, поверьте мне, господин бургомистр! Ойкумена расползется, как старое лоскутное одеяло с прогнившими нитями. Феоды, никем и ничем не управляемые, перестанут существовать как административные единицы, а это не может не привести к серьезнейшим проблемам для городов Метрополии. И сохранить этот союз вольных городов в таких условиях будет ой как не просто, дорогой господин бургомистр…

— Добрый вечер, господин бургомистр, — вежливо поздоровался Феликс. Они свели шапочное знакомство на одной из прошлых церемоний. — Если я не ошибаюсь, наш общий друг Огюстен предрекает грядущий конец света?

— Ну что за ерунду ты несешь?! — возмутился Огюстен, от негодования даже выпустив пуговицу на жилетке бургомистра. — Как это свету может наступить конец? Все это сказки для маленьких детей. Мир не может погибнуть, он может только измениться, а вот удастся ли нам приспособиться к этим изменениям?

— Я сегодня ходил с внучкой на парад, — сказал Феликс, не обращая внимания на Огюстена. — Видел макет дракона…

— Да? — рассеяно сказал бургомистр, не отводя глаз от стола. — И как вам?

— Грандиозно. Почти как настоящий!

Бургомистр просиял.

— Вам правда понравилось? — затаив дыхание, спросил он.

— Еще как! — воскликнул Феликс и без всякого перехода спросил: — Господа, а почему мы ничего не едим? Давайте пройдем к столу…

Бургомистр посмотрел на него с обожанием и сказал:

— И правда, давайте!

У стола Феликс положил себе на тарелку немного спаржи в беарнском соусе и несколько тончайших, со слезой, ломтиков копченой семги. Пока он наполнял бокал белым вином, беспардонный Огюстен успел заявить:

— Не понимаю, что может нравиться в фанерном макете дракона. Как по мне, это просто насмешка над героями. На твоем месте я бы обиделся.

От этих слов бургомистр заметно расстроился, но Феликс утешил его дружеской улыбкой:

— Огюстен никогда не был героем, но всегда считал себя знатоком нашей психологии…

— Чтобы узнать вкус супа, необязательно в нем вариться! — провозгласил Огюстен. — И вообще, я не понимаю причин всего этого веселья. Тут впору плакать, а они смеются!

— Отчего же мы должны плакать? — снизошел до вопроса Феликс, смакуя восхитительную семгу.

— А то ты не знаешь! С каждым годом в Школу поступает все меньше и меньше студентов. Так? И соответственно, число тех, кто сможет закончить обучение, становится мизерным, верно? Я уже не говорю о том, что никто из них никогда не сдаст экзамен на героя, так как для этого надо убить чудовище, а когда, скажи мне, ты в последний раз видел чудовище? То-то же…

— Постойте, мсье Огюстен… — Бургомистр перестал накладывать на тарелку гору крошечных бутербродов-тартинок и недоуменно сказал: — К чему вы клоните?

— Посмотрите вокруг, господин бургомистр! — возликовал Огюстен, снова перехватывая инициативу в разговоре. — Посмотрите внимательно, ибо такого вы больше нигде не увидите! Перед вами — самое представительное, самое полное и самое жалкое собрание ходячих анахронизмов. Здесь находятся почти все устаревшие детали общественного механизма, в обиходе именуемые героями. Их время уже прошло, окончательно и бесповоротно, а они этого так и не поняли. Пройдет еще двадцать лет, и последний из этих бодрящихся старичков сойдет в могилу, и тогда — а может, и того раньше, кто знает?! — о них забудут. Они и сейчас уже скорее персонажи анекдотов, чем легенд, а когда о них вовсе перестанут вспоминать, время героев угаснет. Навсегда! Поверьте мне, так и будет! А то, что происходит здесь — это все по инерции…

— Как же так? — опешил бургомистр. — Как это — угаснет? Почему угаснет?

— Огюстен несколько преувеличивает, — сказал Феликс и пригубил вино. — И торопится с выводами… Как это с ним это часто бывает.

— Ах, вот как?! — распетушился Огюстен. — Тороплюсь, значит, с выводами?

— Профессия героя, — продолжал Феликс, — как и профессия, скажем, золотаря, будет существовать до тех пор, пока в ней будет потребность. Конечно, внешние признаки могут изменяться, когда на смену выгребным ямам, которые надо чистить, приходит канализация, которую надо ремонтировать… Прошу прощения за столь неподобающую при застолье аналогию.

— Сам же говоришь: изменяться! — прицепился Огюстен. — А герои к этому не способны. Герой по определению должен быть несгибаемым и твердолобым. Разве не этому вы учите студентов? «Не быть глиной в руках всемогущих, хранить честь в любых обстоятельствах, всегда и везде оставаться героем…» — процитировал он речь Сигизмунда.

— Огюстен опять все перепутал, — прокомментировал Феликс, обращаясь к бургомистру. — Я ведь говорил об изменении внешних признаков, а не внутренней сути. А внешние признаки героев на протяжении веков менялись неоднократно…

Феликс почувствовал, что вино, приятное на вкус и вроде бы легкое, ударило в голову и развязало ему язык. Он пожалел, что влез в разговор, но отступать было уже поздно. Огюстен пребывал в бешенстве, и уйти сейчас означало выпустить кипящего француза на свободу, предоставив ему возможность самому выбирать мишень для нападок. «Теперь придется все принимать на себя», — подумал Феликс.