Книга Выстрел - Аллен Апворд

— Пришлите горничную, — обратился Фульгуз к Гиде.

Лесничий вышел. Через несколько минут он вернулся с Жервезой. Она казалась испуганной и шла сгорбившись, не смея взглянуть в глаза мужчинам.

— Чего вы от меня хотите? Я ничего не знаю, я ничего не видела, зачем вы меня позвали?

— Расскажите нам, как вы узнали о преступлении, — ласково попросил ее Дампьер.

— Я услышала выстрел. Я сплю на втором этаже, в комнате над залой. Выстрел разбудил меня. Я побежала. Гиде вам рассказал, что он видел, я ничего больше не знаю. Одно только: когда я вошла, окно было открыто настежь, несмотря на холод и снег, я помню это. Да! Я не ошибаюсь… Когда я высунулась из окна позвать на помощь, то увидела убегавшую тень и услышала шум ломающихся ветвей возле у шпалерника[4].

— Видимо, этот человек не хотел бежать по аллее и бросился через сад, — перебил ее Гиде.

— Не знаю, — сказала Жервеза.

— Господин судебный следователь, — обратился к нему лесничий, — позвольте мне задать Жервезе вопрос?

— Говорите.

— С какой стороны выбежал этот человек? Из сосновой аллеи, конечно?

— Нет, — ответила горничная, указывая в противоположную сторону. — От оранжереи.

— Вы уверены в этом?

— Да, я видела и слышала.

Дампьер обратился к лесничему:

— Странно! В то время как вас сбили с ног в сосновой аллее, эта женщина видела, что кто-то бежал в другом конце сада.

— Да, странно, — недоумевая, повторил Гиде.

Жервеза подошла и, подняв руку, сказала:

— Я клянусь в этом, я хорошо видела!

В эту минуту Гиде, услышав шум шагов на аллее, подошел к окну и тотчас вернулся.

— Это мой товарищ, Рамаже, другой лесничий, — сказал он, — он подает мне знак. Наверно, он хочет что-то вам рассказать. Может быть, стоит выслушать его.

— Позовите Рамаже.

Лесничий вернулся к окну и закричал:

— Иди сюда! Ты нам нужен!

Через минуту пол в передней заскрипел от тяжелых шагов, и вошел Рамаже.

— Извините, — сказал он, снимая шапку и ставя двуствольное ружье в угол залы. — Я кое-что узнал от деревенских лесорубов и могу рассказать вам. Вы сами рассудите, пригодится это вам или нет.

— Мы слушаем вас.

— Нынешней ночью я шел по лесу Гот-Бют и вдруг услышал, как кто-то бежит среди кустов. Сначала я подумал, что испугал косулю. Но вдруг в двадцати шагах от меня человек бросился на тропинку, а потом опять в чащу. Больше я не видел его.

— В какую сторону он бежал?

— К Мусьеру.

— Вы его узнали?

— Нет. Но ростом он был с Томаса Луара, лесоруба.

— Где живет Томас Луар?

— Именно в Гот-Бюте.

Дампьер задумался, а потом тихо посоветовался с Фульгузом.

— Который был час? — спросил прокурор.

— Около одиннадцати.

Дампьер обратился к Гиде:

— Этот час совпадает с тем временем, когда вы сами, как вам показалось, узнали лесоруба?

— Точь-в-точь, господин судебный следователь.

— Да, в этот час было совершено преступление, — добавила Жервеза.

Следователь и прокурор расспросили Гиде о Томасе Луаре. Читатели помнят, с какой неприязнью лесничий относился к молодому человеку. Он рассказал все, что знал о лесорубе. Ходили слухи, что Гонсолен выгнал Луара, выдумывали истории о причинах этого события. Может быть, это убийство было мщением. В деревне не говорили ничего конкретного, одни пересуды, вот и все. До сих пор показания, впрочем, без доказательств и важных улик, сводились к косвенному обвинению Томаса Луара. Судебный следователь, несомненно, должен был воспользоваться этими показаниями.

Точно ли видели Томаса? Лесоруб ли бродил в окрестностях в час преступления? Не оставил ли он в саду, под окнами дома или в лесу какие-либо свидетельства своего пребывания? Из показаний Жервезы и Гиде получалось, что в саду находились два человека? Возможно, это были сообщники, замыслившие воровство?

Глас народа — глас Божий, говорит пословица. Ничего не может быть лживее этого утверждения. Часто случается, что общественная молва ошибается, особенно когда дело касается одной из тех таинственных драм, причины которой долго остаются невыясненными. Можно привести множество примеров, когда суд был введен в прискорбное заблуждение именно из-за утверждений толпы. Судебный следователь и прокурор знали это и остерегались необдуманных решений. Им не хотелось брать на себя ответственность и арестовывать человека, основываясь на подобных показаниях.

Они хотели продолжить дознание и перешли в залу, где лежал обезображенный труп Гонсолена. Доктор Маньяба засвидетельствовал смерть и не стал приводить в порядок одежду старика, зная, что даже ничтожные мелочи могут привести к самым важным открытиям. Кресло и несколько стульев были опрокинуты. Очевидно, произошла борьба, и борьба отчаянная. Возле небольшого столика натекла лужа крови.

— Вот тут лежал мой хозяин, — показал лесничий.

— А где находилась госпожа Гонсолен?

— Здесь, лежала ногами к дивану, головой на мраморной плите перед камином.

Жервеза дрожала, крестилась и бормотала молитвы. Рамаже не шевелился.

От столика до камина вели кровавые следы как раз до того места, где упала Мадлен.

— В него выстрелили, и он упал возле столика, — сказал следователь на ухо прокурору. — Потом он приподнялся, но не мог стоять на ногах. Посмотрите на эти отметины на полу. Я уверен, что тот же отпечаток должен находиться на обуви жертвы.

Фульгуз наклонился к ногам Гонсолена, осмотрел гвозди на его башмаках и подал Дампьеру утвердительный знак.

— Заметьте, господин Фульгуз, — продолжал следователь, — его панталоны запачканы кровью у самых колен.

— Да, колени окровавлены.

— Гонсолен лишился сил и поскользнулся. Он упал на колени, руками в кровь, и пытался доползти до госпожи Гонсолен, вероятно, желая проститься с ней в ту минуту, когда его настигала смерть. Пальцы оставили отпечаток на навощенном паркете. Потом он сделал последнее усилие, оперся об это кресло, опрокинул его и запачкал кровью чехол. Наконец, он опять упал, стукнувшись головой о ножку столика, и больше уже не шевелился. Это была ужасная минута. Попытки этого несчастного приблизиться во время агонии к женщине, которую он любил до безумия и с которой его разлучило преступление, — это страшная драма…

— Наверно, все действительно произошло так, как вы говорите, — сказал Фульгуз, который, несмотря на весь свой стоицизм, с трудом сохранял спокойствие.