Книга Спорт королев - Дик Фрэнсис

Когда я выигрывал скачку, владельцы лошадей испытывали некоторую неловкость из-за моего статуса любителя. Им запрещалось правилами каким-либо образом вознаградить меня или хотя бы оплатить дорогу (бензин, проезд в поезде). И многие из них считали, что просто сказать «Благодарю вас» совсем недостаточно. Поэтому вопреки правилам у меня собралась маленькая коллекция вересковых трубок, бутылок вина и фотографий в рамках, которую я очень ценю. Не говоря уже о том, сколько я съел торжественных обедов.

Став профессионалом, я не скоро отделался от чувства неловкости, когда после заезда мне вручали конверт с деньгами.

Пока я как зритель смотрел соревнования в Сендауне и Ливерпуле, ключица зажила. И наконец первый раз я вышел на старт как профессионал. Теперь на табло участников перед моим именем уже не стояло слово «мистер». Хорошо это или плохо, но я получил лицензию на всю жизнь. Теперь, если провалюсь как профессионал, то уже не имею права участвовать в любительских соревнованиях или в скачках «пойнт-ту-пойнтс».

Многие считали, что когда я стану профессионалом, то не буду получать так много лошадей для работы, потому что владельцы найдут другого любителя, которому не надо платить. К счастью, владельцы, чьих лошадей тренировал Джордж, привыкли видеть меня на своих скакунах, и большинство из них решило не менять жокея. Поэтому оказалось, что у меня почти такой же напряженный календарь заездов, как и раньше.

Сезон подходил к концу, и Джордж, как обычно, решил послать несколько лошадей на соревнования в Уитсане, и мы все радовались предстоящему празднику. Там всегда бывало очень весело, и я предпочитал Уитсан многим другим встречам. Мы устраивались где-нибудь на берегу озера, расположенном недалеко от ипподрома, и ездили на скачки в моторных лодках.

В Уитсане перед началом соревнований и после последнего заезда устраивали своеобразные игры. Кто-то один пробегал мили и мили по окружающим холмам, волоча за собой мешок с семенами аниса, потом по следу пускали двадцать или больше собак, которые должны были найти его и вернуться назад. Побеждала собака, вернувшаяся первой. Когда вдали показывались бежавшие к дому собаки, их хозяева дули в свистки, подбадривая своих псов. Было так смешно, когда взрослые мужчины, красные от напряжения, раздували щеки и с шумом вдыхали воздух, но не издавали ни единого звука, потому что свист был такого высокого тона, что его не воспринимало ухо человека. Но почему-то никто не сомневался, что собаки его слышат.

И зрители, и хозяева соревнующихся псов приходили в страшное возбуждение, заключали пари, при проигрыше их ярость и отчаяние не знали границ. Нам рассказывали, что некоторые самые страстные игроки прятались среди холмов с ружьем и стреляли, чтобы сбить фаворита с пути. Но при нас такого подлого надувательства ни разу не было.

Скачки здесь проходили в домашней неформальной обстановке и носили такой же ярмарочный характер, как и соревнования собак, пущенных по следу. Скаковая дорожка шла почти по правильному кругу, и букмекеры, участники скачек, владельцы, тренеры, зрители стояли на маленьких трибунах и видели все моменты соревнований. Прямо к середине круга, будто по диаметру, от маршрута скачек отходила ровная дорожка к финишу. В первой половине заезда ее закрывали веревкой, а перед последним кругом веревку убирали, чтобы открыть лошадям дорогу к финишу. Круг был такой маленький, что на дистанцию в милю его приходилось объезжать двенадцать раз.

Однажды я там участвовал в стольких заездах, что совершенно потерял счет этим кругам. Я кружился и кружился на дистанции три мили с барьерами и решил, что уже пора заворачивать к финишу, но оказалось, что веревка еще не снята. Чувствуя себя абсолютным дураком, я отправился в очередной круг. Мое состояние передалось лошади, и мы пришли только вторыми. Но Джордж простил мне эту ошибку, потому что в тот день я уже выиграл для него две скачки и он знал по своим прежним дням, как обманчив маршрут на этом ипподроме.

Этим последним заездом, когда я заблудился меж двух сосен, закончился сезон. День был исключительно жаркий и солнечный, настроение у всех прекрасное, оставалось только как следует отпраздновать завершение сезона. Организаторы встречи пригласили нас на прощание распить шампанское. Я выпил три бокала шампанского на голодный желудок, и холмы Ланкашира закружились вокруг меня.

Я был счастлив.

Глава 4

Шапка красная. Рукава черные с золотом

Телефонный звонок весенним вечером 1948 года полностью изменил приятную и привычную жизнь, которую я вел у Джорджа Оуэна. Звонил Гарри Боннер, друг отца, которого я знал с детства. Он спросил, не хочу ли я в следующем сезоне работать с лошадьми лорда Байстера. Его постоянный жокей Мартин Молоуни часто уезжал на скачки в Ирландию, где и жил, и лорд Байстер хотел иметь второго жокея, который заменял бы Мартина в дни, когда тот отсутствовал. Мистер Боннер, сосед и постоянный советчик лорда Байстера во всем, что касается чистокровных лошадей, назвал меня, и его предложение было принято.

Я едва мог поверить своему счастью, Мери даже решила, что это шутка, когда узнала. Предложение означало, что мне предстоит работать с лучшими лошадьми Англии и участвовать в самых крупных соревнованиях, хотя я был еще совсем новичком. Носить жокейскую форму с цветами лорда Байстера считалось в мире скачек очень престижным и ко многому обязывало.

Я спросил Джорджа, что делать, потому что мне не хотелось оставлять его, он так сердечно ко мне относился и дал такой хороший старт. Но Джордж ни минуты не колебался.

– Нельзя отказываться от такого предложения, – сказал он. – Ведь это лучшее, что есть в мире скачек. Работай с лошадьми лорда Байстера, когда ты ему нужен, а в остальное время будешь работать с моими.

Все устроилось, контракт был подписан, и мое сотрудничество с лордом Байстером закончилось только с его смертью. Я всегда считал большой честью работать с ним, с его уходом Национальный охотничий комитет потерял одного из своих величайших людей.

В августе и сентябре лошади лорда Байстера не участвовали в скачках, и я, как обычно, поехал в Девон к Джорджу. Мистер и миссис Деннис привезли нас к себе, и мы остановились в Торке. В то лето там проходили соревнования яхт по программе Олимпийских игр. В море точками белели паруса, улицы города украшали разноцветные флаги и пестрые толпы людей. В нашем отеле жила канадская команда, и когда кто-то спросил: «Кто выиграл?», мы назвали лошадь, а не яхту, потому что все наши мысли были на скачках, а не в море.

Всю неделю мистер Деннис заряжал окружающих прекрасным настроением и неистощимым остроумием. Он всегда бывал центром группы смеющихся людей и старался, чтобы никто не чувствовал себя покинутым. Канадские яхтсмены не отходили от него, охотно рассказывая о своих заботах и успехах. Однажды он устроил прогулку на катере вокруг причаленных яхт и все время подгонял несчастного моториста: «Быстрей, быстрей!», и наконец фонтаны воды, вздымаемые несущимся катером, взлетели на шесть футов вверх. Только тогда он успокоился.

Как-то вечером мистер Деннис с балкона своего номера забрался на залитую светом прожекторов стеклянную крышу отеля, нависавшую над тротуаром. По тонким металлическим перекладинам и хрупкому стеклу он ухитрился затащить на крышу два фаянсовых ночных горшка из спальни и привязать их на фронтоне отеля среди олимпийских флагов, прямо над головой проходивших внизу людей. Потом сполз в свой номер и счастливо потирал руки, ожидая, когда разразится буря.