Книга Химеры Хемингуэя - Джонатон Китс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, я нарушил обещание, данное Саймону, — сохранить рукопись в тайне. Не стану утверждать, что поступил благородно или хотя бы благоразумно, но как мог я предвидеть то, что за этим последовало? В записке к редактору я написал только: «Интересно, что ты скажешь о труде моей протеже?» — и затем приврал насчет подвижек в работе над своей новой книгой — обусловленной пунктом 6(б) договора на две книги, подписанного мной при передаче прав на «Энди Уорхола», — с которой, по моим словам, возникли небольшие затруднения из-за объема. Таким образом, ради рукописи Анастасии я обратился к Фредди как к другу — как, полагаю, Саймон обратился ко мне, и, как полагал Саймон, Анастасия обратилась к нему. Фредди тогда был не слишком занят; новое поколение редакционного руководства в «Шрайбер Букс», в большинстве своем его однолетки, уже не доверяло ему приобретение новых книг, а единодушное мнение, что на большее Фредди уже не способен, заставляло агентов с осторожностью делиться с ним многообещающими работами, дабы хорошая рукопись не погибла от его прикосновения.
Я отослал ему страницы «Как пали сильные», повинуясь внезапному порыву. Как это типично: адрес на конверте — единственный литературный подвиг, которым я ныне известен.
Джонатон? Это Фредди Вонг.
Фредди, я тут…
Ты ведь не морочишь мне голову, а?
Морочу?
Ну, с этой рукописью. Хочешь, чтобы я поверил, будто твоя протеже действительно существует…
Ну, она, пожалуй, не совсем протеже. По правде сказать…
Потому что если ты написал это сам, у тебя есть все причины для беспокойства. Это самая рискованная твоя работа.
Я знаю.
И самая сильная вещь, которую я прочел, с тех пор как попал сюда из колледжа.
Она еще учится в колледже.
Кто учится?
Автор.
То есть ты правда этого не писал? Ты не имеешь к этому тексту отношения?
Я не могу писать, тем более так.
Ох черт, Джонатон. Я понял, я понял. Я лучше пойду.
Джонатон? Это Фредди.
Фредди, я…
Так кто это написал?
Написал?
Рукопись. Кто автор рукописи, которую ты прислал мне в среду?
Я… я не могу тебе сказать ее имя. Я дал слово.
Так это она? Студентка? Эта твоя протеже — ты ей доверяешь?
Я не настолько хорошо ее знаю.
Я к тому, что отрывок, который ты мне прислал, обрывается посреди фразы. Считаешь, все остальное будет такое же? Ладно, как оно хоть называется?
По-моему, она это называет «Как пали сильные».
Называет «Как пали сильные». А на твой профессиональный взгляд, роман в целом держит планку?
Я сам видел только то, что прислал тебе. И я его послал, просто чтобы…
Но ты же писатель. Ты сам-то что думаешь?
Ты как-то волнуешься, Фредди.
Волнуюсь? Нет-нет. Я не волнуюсь. Так что ты там говорил?
Тот, кто способен так писать, может позволить себе провал. Это почти все искупает. Но…
Все искупает. Не вопрос. Я лучше пойду.
Джонатон? Фредди.
Фредди.
Мы еще не опоздали предложить договор?
Договор?!
Преимущественный договор на издание «Как пали сильные». Мы готовы предложить…
Ты показывал это другим?
Мы все согласны, что…
Я хотел только узнать твое мнение об Анастасии.
Значит, Анастасия.
Я, разумеется, не предполагал, что вся твоя компания…
Вот что я думаю: я думаю, это настолько хорошо, что само собой снимает все вопросы о целесообразности публикации, не важно, кто автор и насколько он не хочет раскрывать себя. Вот что думает моя компания: 400 000 долларов.
Это вдвое больше, чем вы заплатили за «Энди Уорхолла», и…
Она женщина. Еще студентка. Вот на что смотрит «Шрайбер». Ты сам все знаешь про позиционирование автора.
Я знаю, что оно сделало со мной.
Дай мне поговорить с этой Анастасией, а потом уже все остальное. Самая сильная работа, что я читал, с тех пор как…
Я лучше пойду.
У Кики Веллингтон Макдоналд было с кем поужинать в своем pied-à-terre[11]в Сан-Франциско. Ее муж делал деньги в Фортуне, и, бывая в Сан-Франциско, где Кики в основном и проводила время, когда не летала куда-нибудь на частном самолете, она никогда не ела одна. Калории она полагала досадным побочным эффектом еды, основная цель каковой — показаться умной в разношерстной компании, а вторичное назначение — уравновесить выпивку, которой Кики посвятила большую часть своей печени. Поэтому она, если не выходила в свет, приглашала гостей к себе; ее любимым числом было одиннадцать, оно соответствовало количеству приборов доставшегося ей в наследство старого фамильного серебра с инкрустированными гербами, такими же, как на ее кольце с печаткой. На гербе был представлен обычный набор клинкового оружия, но оно занимало только часть герба: пустое поле зияло под левой перевязью. С очевидной гордостью Кики объясняла гостям, что ее прадед мог претендовать на дворянский титул лишь половиной крови — как и все мужчины в ее жизни, он был ублюдком.
Устав шокировать общество, Кики обратила внимание на мир искусства — то есть неизбежно на Саймона. Он рассказал ей, кого следует приглашать на ужин, она вынудила сделать то же других дилеров, и в ее пентхаусе к югу от Маркета больше бизнеса мешалось с большими развлечениями, нежели в любой галерее города. Тут встречались коллекционеры, художники и диковины от культуры, включая случайных писателей. В прошлый раз я побывал здесь в роли диковины — Кики пригласила меня по предложению Саймона в тот месяц, когда мой первый роман получил благожелательный отзыв в «Алгонкине», а я выиграл какую-то весьма незначительную премию имени писателя, о котором никогда не слышал и чьи произведения так и не смог обнаружить в публичной библиотеке. Мортон Гордон Гулд. Я рассказывал об этом Кики, и как раз это она обо мне вспомнила, когда мы с Мишель приехали в пентхаус переоборудованной часовой башни, служившей Кики городским местом жительства. Конечно, и на этот раз мое имя попало в список приглашенных благодаря Саймону. Когда Кики встречала нас, он и Жанель уже вовсю крутились вокруг других гостей.
— Итак, ты продвинулся, — сказала мне она, — из писателей в художники, и трех лет не прошло. Мои поздравления. Наверняка даже сам Мортон Гордон Гулд такого не достиг. — Она взяла меня за руку. — А вы, должно быть, Мишель, подружка-арт-критик. — Взяв за руку и Мишель, она потащила нас внутрь, как новые трофеи.