Книга Хармонт. Наши дни - Майк Гелприн

Ян замер, медленно повернул вправо голову и ничего не увидел.

– Спокойно, спокойно, – гугниво забормотал Киприот. – Не нервничайте и, главное, не шевелитесь, оно, может, само пройдёт.

Шевелиться Ян не стал. Прищурившись, он, наконец, разглядел тонкие, едва различимые на солнце перламутровые нити, тянущиеся из земли вверх и футах в трёх над ней сплетающиеся в некое подобие кружева.

– Ложись! – истошно заорал Прощелыга.

В тот же миг перламутровое кружево сверкнуло на солнце и разразилось молнией.

Ян рухнул лицом вниз, рюкзак пребольно наподдал по спине. Грома почему-то не было, молния оказалась беззвучной. Секунд пять Ян пролежал, зарывшись лицом в землю, затем приподнял голову. Кружево перемещалось: скользило параллельно их курсу, раскачиваясь, то и дело заваливаясь набок и распрямляясь вновь. Ещё одна молния резанула воздух, за ней другая, третья, а потом кружево стало тускнеть, истончаться и минуту спустя вовсе сошло на нет.

Киприот поднялся на ноги, отряхнул колени. Прощелыга, с дёргающейся от тика щекой, достал из-за пазухи флягу, трясущейся рукой запрокинул её и присосался к горлышку.

– «Весёлый призрак», – сказал Киприот мрачно. – Раньше никогда их здесь не бывало.

До сарая добрались, когда солнце уже подползло к зениту. В двадцати шагах от рассохшейся, накренившейся к земле сарайной стены Киприот объявил привал.

– Долго ещё? – спросил Ян, с наслаждением избавляясь от рюкзака.

– Да нет, – ответил Киприот небрежно. – Почти пришли.

Ян выругался про себя. Он едва не забыл об опасности, исходящей вовсе не от Зоны, а от этих двоих, и потому неминуемой и гораздо более реальной. Зона, несмотря на проделки «весёлого призрака», особого впечатления пока что на него не произвела.

Пока допивали кофе и расправлялись с уцелевшими с утра бутербродами, солнце перевалило через зенит.

– Значит, так, – сказал Киприот. – Вон тот холм видишь, с верхушкой, смахивающей на лысую башку? Это пик Боулдер, перед нами его северный склон. Поднимаемся на полторы сотни футов, ориентир – вон та каменная гряда. Вдоль гряды смещаемся на запад, там будет расщелина чуть ниже по склону. Огибаем расщелину с юга, то, что нам нужно, лежит в ней. Забираем и уходим. Всё ясно? Двигаемся тем же порядком. Пошли.

До опоясывающей склон каменной гряды добрались за час с небольшим. Отдышались и двинулись дальше. Солнце оказалось теперь прямо по ходу и слепило глаза. Яну приходилось щуриться, чтобы различить, куда ставить ногу.

– Стоп, – негромко скомандовал Киприот. – Пришли. Рюкзак снимай.

Ян скинул рюкзак. Подобрался. То, что должно было произойти, случится здесь и сейчас, и необходимо понять, что именно, прежде чем понимать что-либо станет слишком поздно.

Прощелыга приблизился и стоял сейчас в пяти шагах за спиной, шумно дыша и отплёвываясь. Ян оглянулся вполоборота – Прощелыга дрожащими руками подносил к губам флягу. Нервничает, что ж, его можно понять, Ян тоже нервничал бы на его месте. Впрочем, на месте Прощелыги он вряд ли бы оказался.

– Смотри, – вытянул руку с выпяченным указательным пальцем Киприот. – Вот туда, ниже по склону.

Ян посмотрел. Шагах в тридцати валялось на земле что-то яркое и пёстрое, совершенно неуместное среди однообразного серо-песочного пейзажа. Приложив руку козырьком ко лбу, Ян сфокусировал зрение. Пёстрое пятно походило на небрежно брошенную на землю цветастую тряпку, прикрывающую что-то, от чего расползлись по сторонам грязно-бурые потёки, корявые, скукоженные, будто щупальца издохшего осьминога. Ян поднял взгляд – воздух над пятном был не обычный и повсеместный, прозрачный, как ему, воздуху, и положено, а густой, дрожащий мутным неверным маревом. А за ним, за этим маревом, в разрезавшей землю узкой расщелине с рваными краями виднелось что-то совсем уже странное, отливающее на солнце красноватой медью. Было оно окруклым и даже на таком расстоянии приятным для глаза и манящим, словно тихая спокойная гавань в бурном враждебном море.

– Спускаешься, – звенящим от напряжения голосом говорил между тем Киприот. – Тряпьё огибаешь справа, вход в расщелину сразу за ним. Мы движемся за тобой следом. Понял? Пошёл!

Ян глубоко вдохнул. Там, внизу, была смерть, он видел это ясно, отчётливо. И зачем-то этим гадам понадобилось, чтобы смерть принял он. Так же, как принял её тот тип до него, от которого осталась только прикрывающая мёртвое тело куча тряпья да кровоподтёки по сторонам.

Ян шагнул вправо, вновь скосил взгляд назад. Прощелыга справился с фляжкой и стоял сейчас, упрятав руку за пазуху. У него там ствол, понял Ян, но вместо страха испытал лишь злость, тугую, отчаянную, готовую обернуться гневом и излиться яростью.

– Понял, – сказал Ян, волевым усилием злость в себе удержав. – Я понял. Первым спускаешься ты.

– Что? – ошеломлённо переспросил Киприот. – Что ты сказал?

– Ты не расслышал? – Злость вырвалась наружу, глаза у Яна налились кровью. – Первым спускаешься ты! – заорал он, больше не сдерживаясь. – Понял, гнида?! Пошёл! Ну!

Киприот качнулся влево и схватися за кобуру. Ян, оттолкнувшись от земли, бросился на него. Левой снизу ввалил в подбородок, правой заехал в живот и развернулся к Прощелыге, дрожащими руками наводившему револьвер.

Ян метнулся по склону вверх, навстречу полыхнул выстрел, и боль ожгла, опалила плечо. Вторично Прощелыга выстрелить уже не успел: Ян бросился ему в ноги, подсёк, револьвер вылетел у Прощелыги из ладони и зазвенел по камням. Ян перехватил падающее тело, перебросил Прощелыгу через себя, вскочил и, вложив всю силу, что была в нём, нанёс страшный прямой в лицо.

Прощелыга, распластав руки, рухнул навзничь и покатился по склону прямо туда, в мутное марево над кучей тряпья. И марево, загустев, подхватило его, оторвало от земли и медленно, с натугой, скрутило. От истошного жуткого крика Ян на секунду оглох, а потом крик оборвался, и стало слышно, как с треском ломаются кости. Тогда Ян оторвал от мертвеца взгляд, подобрал с камней револьвер и шагнул к Киприоту.

Тот был без сознания, кровь толчками била из разбитого рта и стекала вниз по щеке. Ян наклонился, расстегнул кобуру, вытянул из неё «беретту», сунул за пазуху. Выпрямился, рывком разодрал на левом плече рубаху, осмотрел рану, осторожно её ощупал. Больно было неимоверно, но рука подвижность не потеряла, из чего Ян заключил, что рана сквозная. Тогда он отодрал от рубахи рукав, скрутил и, помогая себе зубами, натуго перетянул плечо. Присел на корточки, ухватил за грудки принявшегося возиться на камнях Киприота. Рывком вздёрнул и усадил, удерживая за ворот.

– Жить хочешь? – спросил Ян спокойно.

Кипрот судорожно закивал.

– Тогда рассказывай.

Дрожащим от страха голосом, запинаясь и то и дело сплёвывая кровь, Киприот принялся рассказывать. Про «мясорубку», про «Золотой шар», про желания, которые тот якобы исполняет, про цену, за которую можно этот «шар» загнать.