Книга Башни земли Ад - Владимир Свержин

— Сергей, ну я же суфий. Опять же дервиш. Мне положено возноситься мыслью и желать перехода в иной мир.

— Вот рядом с Тимуром я перехода в иной мир не желал бы. Не дай бог, не так поймет. Ты уж повремени. Вот закончим дело — и все переселимся.

— Аллах отмеряет дни всякого живущего. Не торопи же того, что не в твоей воле, Галаади. — Тамерлан чуть заметно скривил губы в усмешке. — А пока я желаю слышать слова твоего разума о том, что занимает мои мысли и чаяния.

— Полагаю, ты говоришь о Константинополе, — вздохнул Галаади. — Признаюсь, меня удручает вид людей, которые, страшась гибели, лезут на стену, а оттуда их поливают кипятком, осыпают стрелами и дротиками.

— На то они и воины, чтобы сражаться и, если надо, умереть во славу Аллаха.

Хасан пожал плечами:

— Оказывая уважение каждому встречному, я почитаю Бога. Любя каждую душу на земле, я ощущаю связь с ним. Но убивать во славу — это нелепость!

— Если так, то наверняка тебе понравится то, что я скажу. Некие люди пожелали открыть мне ворота и сдать Константинополь, так что никто не будет лезть на стены. Мы войдем в цитадель почти без сопротивления. Что скажешь ты на это?

— Тебе решать, Великий амир. Я же хочу поведать о дальней стране, где живут люди, обожающие жареные каштаны. Особенно вкусны они, пока горячи. Но вот беда: никто из них не желает совать руки в раскаленные уголья. Так вот, умники приспособили обезьян таскать каштаны из огня.

— К чему ты мне это рассказываешь?

— Скажи мне, Великий амир. Разве те, кто предлагал открыть ворота, твои люди?

— Что с того, мои или не мои? — упорствовал Тамерлан.

— Я уверен — не твои, а раз так, они ищут своей выгоды, своих жареных каштанов. Тебе же, увы, отводится роль обезьяны.

— Да-да, они называют тебя земляным червяком, а еще рыбой! — зафонтанировал Лис на канале связи. — Холодной и скользкой. Бр-р-р!

— Должно быть, это кто-то из приближенных Баязида улещивает тебя легкой добычей, — продолжил Хасан. — Ромеи страшатся тебя. Султан же, хотя на себе испытал мощь твоей длани, почитает варваром, которого можно обвести вокруг пальца и заставить действовать как выгодно ему.

Тамерлан хлопнул в ладоши.

— Похоже, ты прав, Хасан Галаади. Я мыслю также. Но Баязид и его коварные шакалы просчитались. У меня тоже есть выгода. Я вижу ее так же ясно, как видел солнце все мои годы. Садись, бери стило и пиши. У меня есть выгода, и у ромеев тоже она есть. Я знаю, где они совпадают.

— Все обстояло так, — докладывал Хасан на базу. — Тамерлан отправил императору Мануилу прочувствованное, наполненное возвышенной скорбью письмо, в котором заверил государя, что не намерен воевать с ним, что он сражался с Баязидом, и далее собирается по велению предка своего, Чингисхана, идти к последнему морю. Он поведал, что тайные враги планируют сдать ему Вечный город, надеясь всласть пограбить столицу ромеев и остаться у власти, когда Тамерлан с войском пойдет дальше. Потом он заявил, что восхищен Константинополем, и сердце его наполнится болью, если придется, как заведено обычаем, предать город пламени и соорудить под стенами минарет из отрубленных голов. Тамерлан написал, что ему хорошо известно о путешествии государя ромеев в Европу с целью просить подмоги. Но то, чего он достиг — лишь малая подачка, а не реальная помощь. Напротив, он, Великий амир, предлагает императору свою верную дружбу и будет рад войти в город не как захватчик, а как собрат. Ибо те, кто столь пренебрежительно унижал Мануила, также и его враги. Дальше шли заверения, что Тамерлан не намерен утеснять христианскую церковь, если та не будет призывать ополчиться против него, что не отдаст город на разграбление, но, наоборот, с целью дальнейшего процветания торговли и ремесел желает расположить в Вечном городе свою походную ставку.

Затем Тимур призвал к себе одного из пленников — ромея, знатного патрикия, и велел ему перебежать в город. Татарские лучники стреляли вслед беглецу. Но каждый из них знал: если чья-то стрела достигнет цели, всех без разбора стрелков разорвут на части дикими лошадьми.

Следует думать, вскоре тайный гонец предстал пред императором.

Глава 4

«Когда считают гибель в бою неизбежной — остаются в живых; когда считают за счастье жизнь — умирают».

У-цзы

Над ратушной площадью гремел зычный голос глашатая:

— Слушайте, жители вольного города Гамбурга! Сегодня по приговору магистратского суда на этой площади предаются справедливой и заслуженной казни через усекновение главы семьдесят три злодея, именующих себя братьями витальерами, кои пиратством, грабежами и прочим насилием притесняли жителей славного города Гамбурга и всех прочих городов Ганзейского союза. Вина их ужасна, преступления бесчисленны. Казнь состоится сейчас же по объявлении приговора, и да свершится сие по воле Господа и решению магистратского суда. Сегодня будут казнены Клаус Штертбеккер, Гедике Михельс, Вичман, магистр Хайнц Вигбольд…

Фамилии прочих «джентльменов удачи» утонули в шуме приветственных голосов. Совсем недавно эскадре Ганзейского союза, несколько лет пытавшейся поймать неуловимых приватиров, вдруг посчастливилось застать врасплох несколько кораблей этих бесстрашных пленителей моря. После короткой жестокой схватки шесть сотен пиратов оказались в плену, причем имена некоторых из них в балтийском приморье нагоняли ужас не только на купцов, но и на местных баронов.

Окрыленный такой удачей, мэр Гамбурга отказался отпустить пленников за выкуп, хотя предводитель витальеров обещал за свободу доставить в Гамбург золотую цепь такой длины, что ею можно будет окружить город по периметру стен. О заманчивом предложении горожане шушукались уже несколько дней. Подумать только, ведь где-то ж цепь лежит, и если Клаусу и его пиратам отрубят головы, этакая уйма золота останется припрятанной. Кто знает, может, и до Страшного суда! Участь сокровищ внушала определенную жалость к морским разбойникам и даже к их предводителю. Сейчас тот стоял на эшафоте, с презрением глядя на гомонящую толпу, на палача в неизменном алом колпаке с прорезями для глаз, и, слушая приговор, покусывал рыжий ус. Наконец глашатай умолк, и на эшафот, стуча по ступеням резным посохом, взошел бургомистр:

— Есть ли у тебя последнее желание? — поглаживая массивный знак бургомистерской власти на груди, надменно поинтересовался городской голова.

— Есть, — осклабился Клаус. И от этой свирепой ухмылки по толпе зевак прокатился сдавленный вздох ужаса. — Построй моих людей цепочкой, одного за другим. После того, как этот боров отрубит мне голову, я встану и пробегу мимо них. Тех, кого мне удастся миновать, ты помилуешь.

Бургомистр удивленно развел пухлыми ручками.

— Не вижу причины для отказа. Тем более ничего не изменится, если выполнят твою просьбу.

Из толпы раздались заинтересованные крики: