Книга ПЗХФЧЩ! - Всеволод Бенигсен

Низкое качество трассы, однако, совершенно не смущало водителя грузовика, представившегося как Леха. Похоже, он даже получал удовольствие от этих бесконечных подпрыгиваний и мотаний: может, представлял себя участником гонки Париж — Дакар, а может, воображал, что он — фронтовой шофер, героически ведущий машину под обстрелом вражеских орудий. Но, скорее всего, просто не знал, что существуют иные способы вождения. По крайней мере ногу с педали газа он не убирал, как будто она, как и радиоприемник, тоже была прикручена изолентой.

Давя подступающую к горлу тошноту, Мовсар уже мысленно проклинал себя за то, что сел к Лехе. С таким камикадзе за рулем машина того и гляди вылетит и кювет, а там что хочешь может сдетонировать. Но выбора-то у него тоже не было — не ночевать же на платформе.

Леха, у которого настроение, похоже, улучшалось с каждым прыжком дребезжащего грузовика, дружелюбно подмигнул Мовсару и включил радио. Мовсар ожидал, что это будет что-то вроде «Радио “Шансон”, но из приемника неожиданно полилась лирическая попса. Леха оказался сентиментальным камикадзе. Правда, слабо хнычущий голос певицы звучал абсолютным диссонансом в этой какофонии, состоящей из ревущего карбюратора, дребезжащего железа и ухающего от каждого прыжка кузова, но Леху это совершенно не смущало. Более того, он тут же принялся подпевать, желая, видимо, донести до Мовсара содержание любимой песни. Мовсар покорно вздохнул и принялся слушать слова песни.

— Мой рай в твоих глаза-а-а-ах, — самозабвенно хрипел Леха, крутя баранкой и давя на газ. — Они мне светят светом… далеких зве-езд… и вертятся планеты-ы… твоих соленых слез…

Мовсар знал русский неплохо. Или думал, что знал неплохо. И потому был несколько смущен тем, что большая часть текста песни являла собой набор плохо сопрягающихся друг с другом слов. Мовсар, однако, мужественно молчал, боясь вопросами про грамматику поставить под подозрение свое происхождение. Кроме того, Леха неожиданно надавил на тормоз, и грузовик, словно ткнувшись мордой о невидимую стену, замер.

— Приехали, — довольно сказал Леха и ловким ударом кулака выключил радио.

— Куда приехали? — встревожился Мовсар, пытаясь разглядеть в кромешной темноте что-нибудь, свидетельствующее о наличии жизни.

— Как куда? — удивился Леха. — В Кондрашино. Но мне дальше. А тебе в самый раз.

— Какое еще Кондрашино?! — растерялся Мовсар. — Я же просил в Балабино!

— А зачем тебе Балабино? — снова удивился Леха. — Там и делать-то нечего. Вот уж дыра так дыра. А в Кондрашине людей побольше, клуб опять же имеется. Кажется, — добавил он неуверенно после паузы.

— Какой клуб?! Какое Кондрашино?! — вышел из себя Мовсар. — Мне в Балабино надо! Там же электричка до Москвы! Мне в Москву! В Москву!

— Да чего ты раскричался-то? — перебил его Леха. — И же тебе говорю — в Балабине электричка раньше десяти утра не появится. Где б ты там ночевал? А в Кондрашино пойдешь к Макарычу. Он и приютит, и накормит. Хороший мужик. Интересный. В прошлом году баню сжег по пьяному делу. А завтра поедешь.

— Да не хочу я к Макарычу никакому! — возмутился Мовсар. — Нет, так не пойдет. Вези меня куда-нибудь, где сеть электричка.

— Ты что, дебил, что ли? — разозлился Леха. — Я вообще еду за шифером в Колокольцево. Там не то что электричек, там и дороги-то нет. Лес да поле. Ну, хочешь, выкину там — будешь ебошить пешкодралом до ближайшего города сам.

— Ну, значит, отвезешь меня, где железная дорога есть. Я тебе заплачу.

— Делать мне больше нечего — ночью по лесу мотаться. Давай, бля, вылезай на хер!

Он потянулся через Мовсара и открыл тому дверь.

— Не вылезу, — буркнул Мовсар.

Леха уперся спиной в свою дверь и вдруг резким движением ударил обеими ногами в живот Мовсару. Мовсар, явно не ожидая такой агрессии, растерянно взмахнул руками и вывалился на улицу, приземлившись прямо в середину холодной лужи. Инстинктивно зажмурился, приготовившись к взрыву, но взрыва не последовало.

— Я к тебе как к человеку, — добавил Леха с горечью, — а ты вон как со мной.

Он кинул Мовсару его сумку, захлопнул дверь и нажал на газ. Грузовик взревел и скрылся в темноте.

Мовсар, чертыхаясь и сплевывая с губ брызги слякоти, поднялся на ноги. Пощупал рукой пояс — вроде все в порядке, и то слава богу. Перекинул мокрую сумку через плечо и заковылял туда, где виднелось что-то похожее на дом: одинокое неказистое строение, темнеющее даже на фоне темного неба.

Он уже подумал, что Леха его и тут обманул, и дом всего один, но, подойдя ближе, увидел, что за этим домом виднеется еще с десяток покосившихся изб. В некоторых горел свет.

Мовсар пропустил первый темный дом и направился к тому, где еще, видимо, не легли спать. Взошел на крыльцо и постучал.

— Кто там? — раздался через некоторое время хриплый бас.

— Макарыч не тут живет? — спросил Мовсар, ежась от осеннего ветра.

— А зачем он тебе?

— Переночевать надо.

— Понятно.

За дверью наступила тишина.

— Ну так как? — спросил Мовсар.

— Что как?

— Макарыча как найти?

— Не-е… Макарыч у самой околицы. Только он сейчас пьяный. Может с пьяных глаз и пристрелить. У него ружье охотничье. Он им зараз уложит. Помню, в прошлом годе пошли мы с ним на лося. Я ему говорю: «Слышь, Макарыч, ты главное помни, если вдруг…»

— А у кого еще можно переночевать? — нетерпеливо перебил рассказ Мовсар.

— У Степки, — по-прежнему не открывая двери, ответил мужчина.

— А он где живет?

— Да через дом. Только он тоже пьяный. Его теперь не добудишься.

— А непьяные у вас тут имеются? — теряя терпение, спросил Мовсар.

Этот вопрос поставил хозяина дома в тупик. Он замолчал, потом неуверенно выдавил:

— Ну я…

— Ну, может, пустишь тогда? — сказал Мовсар и осторожно добавил: — Я заплачу.

— Да на что мне твои деньги? — с горечью сказал мужчина. — Я ж в завязке. Триста рублей пойдет?

— Пойдет, — кивнул Мовсар.

— Тогда заходи.

Дверь скрипнула, и на крыльцо лег желтый квадрат света. Мовсар поелозил по доскам подошвами ботинок, счищая налипшую грязь, а затем шагнул в теплое нутро дома. Хозяин, несмотря на внушительный бас, оказался на удивление маленьким и щуплым.

— Петр, — протянул он руку Мовсару.

— Миша, — ответил Мовсар, пожимая худую жилистую ладонь хозяина.

Потом оглядел избу: деревянный стол у окна, кровать и углу, печка и протянутые через всю комнату веревки, па которых сушилось белье всех видов и размеров.

— Только не шуми, — сказал Петр, прикладывая палец к губам, хотя через дверь говорил совершенно нормальным голосом. — Жена спит.