Книга Не в силах забыть - Шерри Томас

Он был в Принстоне и дрожал от холода. Котел центрального отопления, обычно снабжавший горячей водой батареи в аудиториях, неожиданно закапризничал и вышел из строя. Перед Лео стройными рядами сидели студенты, закутанные в пальто и обмотанные шарфами. Исполненные особого, типично американского энтузиазма, они ждали начала лекции. Все они прилежно трудились целый семестр, предвкушая тот день, когда смогут наконец постигнуть премудрости абсолютного дифференциального исчисления и переосмыслить все, что когда-либо знали о скалярах, матрицах и векторах. Лео заговорил. Его затянутая в перчатку рука, сжимавшая мел, выводила формулы, покрывая доску загадочными символами высшей математики. Но движения его были механическими. Брайони собиралась покинуть Америку после Нового года. На этот раз она направлялась в Индию: миссии «Зенана» всегда требуются женщины-врачи, чтобы помогать тем несчастным, что обречены на затворничество в женской половине дома.

Лео не понимал, почему люди думают, что необходимо оповещать его обо всех передвижениях Брайони. Если бы ему хотелось постоянно следить за ней, он отказался бы аннулировать брак.

«Боже, как холодно». Руки его дрожали. Он не в силах был разобрать только что написанное. Это знак интеграла или «альфа»? И как он мог перепутать одно с другим?

Нет, его терзал не холод. Тело его горело огнем. И был он не в Америке, а на дюнах Туниса, лежал, пережидая изнурительную жару, в бедуинском шатре своего приятеля по Кембриджу, чей отец-француз занимал пост губернатора колонии.

«Почему геометрия? Разумеется, геометрия. Как еще смог бы постигнуть человек устройство Вселенной?

А что, если мы так и не сможем познать устройство Вселенной?

Нет, еще не все потеряно. Одна лишь высшая математика способна выразить сущность чересчур серьезной женщины». — Лео весело усмехнулся.

Но даже в сердце пустыни ему не приходилось так страдать от жары. Тело плавилось, словно его выбросили из шатра под палящие лучи солнца.

Лео тихо застонал. Голова пылала, как подожженный Нероном Рим.

Теперь он наконец понял, где находится. Ему десять лет, и он мечется в бреду после укуса змеи. Девочка из соседнего поместья, умело управлявшаяся со скальпелем, околдовала его, свела с ума. Лео просидел на дереве три дня подряд, наблюдая, как она препарирует куропатку, фазана, а затем форель. На четвертый день она не пришла, и Лео, спускаясь с дерева, наступил на гадюку.

Слишком жарко. Господи, как жарко. Кто-то приподнял его голову и прижал что-то прохладное к губам. Лео понятия не имел, что это значит.

— Пейте, — приказали ему.

Лео все еще не понимал, что от него требуется.

Минуту спустя в рот ему потекла вода: его поили с ложки. Он ожидал, что влага испарится, едва коснется его губ, но вода наполнила рот, приятно смягчая сухость.

— Вам лучше это проглотить.

Так он и сделал.

Но в следующее мгновение в рот Лео положили пилюлю, горькую, как сама несправедливость, и это ему вовсе не понравилось. Он немедленно ее выплюнул.

— Лео, вы болван. Если бы вы с самого начала честно рассказали мне о своей болезни, я заставила бы вас сразу принять хинин. У вас температура выше сорока, скорее выпейте лекарство.

Проклятие! Только не малярия. Он люто ненавидел хинин, потому и бросил принимать его профилактически после первой же недели пребывания в Индии — не смог справиться с отвращением.

— Не глупите, Лео. — Брайони постучала пилюлей по его зубам.

Если в мире и существовала напасть хуже, чем сама болезнь, то это был хинин. Лео и не подумал открыть рот. Брайони попыталась разжать ему зубы, но не тут-то было. Она возмущенно фыркнула:

— Если вы станете упрямиться, мне придется ввести лекарство ректально.

Лео рассмеялся.

«Это смахивает на извращение», — ответил он мысленно.

— Не думайте, что я этого не сделаю, — пригрозила Брайони.

Лео беспечно улыбнулся. Ему не придется ощутить едкую горечь хинина, если его введут через задний проход.

Брайони огорченно вздохнула:

— Вам придется принять лекарство, Лео.

Лео оставил ее слова без внимания. Где-то в отдалении переговаривались между собой кули. Гремели котлы и сковороды: Саиф-Хан собирал кухонную утварь. Полог палатки хлопал под легким ветерком. И Лео вновь перенесся в прошлое, вернулся к двадцати четырем годам — к своей первой брачной ночи. Тогда он впервые был с Брайони, умирая от желания, дрожа от предвкушения близости.

Во время церемонии и после, в окружении гостей, во время свадебного застолья, невесту, казалось, одолевали сомнения. Лео понимал, что она трусит. Он испытал нечто подобное перед поездкой во Францию, внезапно поняв, что ему предстоит связать себя обязательствами на всю жизнь, став мужем самой Брайони Аскуит, совершить шаг, который все, кроме него, считали полнейшим безрассудством.

Охваченный смятением, он совершил глупость. Но глупость помогла ему прозреть, осознать, что Брайони предназначена ему судьбой. Эта женщина создана для него, и пусть остальной мир катится ко всем чертям.

Он убедит Брайони, что она сделала правильный выбор, что оба они все решили верно. Он пробудит в ней чувственность и овладеет ею медленно, нежно; именно об этом мечтал бы он сам, будь он женщиной, впервые доверившейся мужчине. А после будет баюкать ее в своих объятиях, безмолвно наслаждаясь этим неслыханным счастьем, зная, что желание его сердца наконец исполнилось.

Он никак не думал, что Брайони, окаменевшая, неподвижная как бревно, будет лежать перед ним, плотно стиснув зубы, отвернув голову так, что натянутые жилы на шее, казалось, вот-вот лопнут.

Он делал все возможное, пытаясь смягчить для Брайони боль первой близости и доставить наслаждение. Но даже малейшее его прикосновение было ей неприятно.

Потом, захваченный нарастающим желанием, не в силах сдержаться, он изверг семя, однако смущение и растерянность отравили радость. Обняв жену, он нежно прижал ее к себе, ища утешения в теплой близости их сплетенных тел, хотя оба они по-прежнему были в ночных сорочках— Брайони попросила оставить часть одежды, и Лео уступил, потому что не хотел слишком спешить, ведь это была их первая ночь.

— А теперь я хотела бы поспать, — сказала новобрачная.

Лео не сразу понял, что она просит его покинуть спальню, уйти к себе.

— Что-то случилось, Брайони?

— Ничего, — резко отозвалась она. — Ничего не случилось. Я просто хочу спать.

Он попытался поцеловать ее на прощание, но она закрыла губы рукой.

— Помните, что я говорила? У меня небольшая простуда. Я боюсь заразить вас.

Лео изо всех сил пытался успокоиться: для Брайони это первая ночь, обычные страхи новобрачной, не стоит придавать этому значения; ей понадобится несколько дней, чтобы привыкнуть, только и всего. Но, уныло плетясь к себе в спальню, он мог думать только об одном: «Что, если это не так? Что, если она всегда будет такой?»