Книга Королек - птичка певчая - Решад Нури Гюнтекин

— Я опять ничего не понял, Феридэ!

Я сделала жест, выражающий удивление такой непонятливостью,скривила губы, но, откровенно говоря, сама уже не понимала, что я хотеласказать. Я раскаивалась в своих словах и искала, как бы избежать дальнейшегообъяснения.

 

Нервным движением я разорвала тесьму на второй коробке. Вней были конфеты с ликером.

Кямран поклонился, почти официально.

— Я счастлив услышать лично от вас, Феридэ, что с вамиуже следует обращаться как со взрослой девушкой. Не вижу необходимостиизвиняться за книги, конфеты вам доказывают, что книги всего-навсего шутка. Ужесли б я действительно хотел подарить вам книгу, то постарался бы принести одиниз тех романов, о которых вы только что упомянули.

Безусловно, Кямран шутил. Но если это даже и так, мне всеравно было очень приятно, что он говорит со мной таким тоном, в такихвыражениях.

Чтобы избавить себя от необходимости отвечать, я сложиларуки, как на молитве, и изобразила крайнее восхищение. Когда Кямран кончилговорить, я глянула ему в лицо, тряхнула головой, чтобы убрать упавшие на глазаволосы, и сказала:

— Я не слушала, о чем вы говорили. Конфеты настольковосхитительны, что… увидев их, я сейчас же все вам простила. Вот и все!.. Яочень благодарна вам, Кямран.

Кажется, мое признание в том, что я не слушала его, огорчилоКямрана, однако он решил почему-то не показывать этого и, вздохнув, спритворной мрачностью сказал:

— Ну что ж! Раз детские подарки уже не годятся, будемдарить вам серьезные вещи, как взрослым людям.

Я сделала вид, будто всецело поглощена сладостями,восторженно смотрела на коробку, словно то была шкатулка с драгоценностями,доставала оттуда конфеты, раскладывала их и болтала без умолку.

— Уничтожать конфеты — это тоже искусство,Кямран, — говорила я. — И честь открытия этого искусства принадлежитвашей покорной слуге. Смотри… Ты, например, не видишь никакой разницы в том,если съешь вот эту желтенькую после красной. Не так ли? Но тогда все будетиспорчено! Красненькая чересчур сладкая, да и мятная к тому же. Если ты съешьее раньше, то не почувствуешь тонкого вкуса и божественного аромата желтой. Ах,мои дорогие конфетки!..

Взяв одну, я поднесла ее к губам и принялась ласковоразговаривать с ней, словно это был крошечный птенчик.

Мой кузен протянул руку:

— Дай мне ее, Феридэ.

Я недоуменно посмотрела на Кямрана.

— Что это значит?

— Я съем…

— Кажется, я напрасно открыла коробку при тебе. Что жеэто будет, если ты начнешь сам есть то, что принес мне?

— Дай мне только одну, вот эту.

Действительно, что это могло означать? Человек не брезгуетконфеткой, которая была почти у меня во рту!

Кажется, я растерялась… Неожиданно мой кузен протянул руку,пытаясь выхватить конфетку. Но я оказалась проворней, спрятала руку и показалаязык.

— Прежде я что-то не замечала у вас такогопроворства, — пошутила я. — Где вы этому научились? Смотрите, сейчася продемонстрирую, как надо лакомиться такими чудесными конфетами, тогда иотнимайте!

Запрокинув голову, я высунула язык и положила на негоконфету. Конфета во рту таяла, а я покачивала головой и жестами (язык-то у менябыл занят) рассказывала Кямрану о ее божественной сладости.

Мой кузен так странно, так растерянно смотрел мне в рот, чтоя не выдержала и рассмеялась, но, тут же взяв себя в руки, серьезно сказала,протягивая коробку Кямрану:

— Ну, можно считать, что вы научились. Разрешаю вамвзять одну.

Кямран, и шутя и гневаясь, оттолкнул коробку.

— Не хочу. Пусть все будут твои.

— И за это тоже большое спасибо!

Кажется, нам уже не о чем было разговаривать. Справившись,как этого требовал этикет, о домашних и передав всем приветы, я сунула коробкупод мышку и уже собиралась выйти, но вдруг из соседней комнаты донесся легкийшум. Я так и замерла, превратившись в слух.

Стукнула дверь в комнате, где хранились наши учебные таблицыи карты. Потом я услышала, как одна из этих таблиц упала на пол. За стекляннойдверью началась какая-то мышиная возня.

Незаметно для кузена я бросила взгляд на дверь, и что же яувидела?! На матовом стекле огромная тень головы. Я тотчас смекнула в чем дело.Это была Мишель. Очевидно, сказав глупой сестре, будто ей нужна какая-то карта,она пробралась в эту комнату и начала подсматривать за нами.

Тень исчезла. Теперь я была уверена, что Мишель подглядываетв замочную скважину. Что мне было делать? Считая нас влюбленными, она, конечно,ждала чего-то необычайного. Если она увидит, что, прощаясь с кузеном, я скажуобычное: «Ну, счастливо, привет домашним!» — то все тотчас же поймет, а потом,поймав в коридоре, взлохматит мои волосы и скажет со смехом: «Так ты мне сказкирассказывала, да?»

Страх перед разоблачением заставил меня пойти на вероломство.Это было нехорошо, но раз уж я начала играть роль, следовало продолжать ее доконца.

Как и большинство моих подруг, Мишель не знала турецкогоязыка. Поэтому не важно, о чем мы будем говорить, достаточно того, чтобы нашиголоса, жесты создавали впечатление влюбленной пары.

— Ах, чуть не забыла! — неожиданно сказала яКямрану. — Внук кормилицы еще дома?

Это был сирота, который уже несколько лет жил у нас.

Кямран удивился.

— Конечно, дома… Куда же он денется?

— Ну, конечно… Я знаю… Впрочем… Как знать… Я так люблюэтого ребенка, что…

Кузен улыбнулся.

— Не понимаю, откуда такая любовь? Ты, кажется даже несмотрела на бедняжку.

Сделав неопределенный жест, я ответила:

— Ну и что с того, что не смотрела? Разве этодоказывает, что я не люблю его? Какой абсурд! Напротив, я безумно люблюмальчика! Так люблю!..

Слово «люблю» я произнесла с тем особым чувством, склонивголову, прижимая руки к груди, как это сделала бы актриса, играя «Даму скамелиями». Краем глаза я все время следила за стеклянной дверью. Если Мишельзнала хоть шесть слов по-турецки, то три из них были: «любить», «любовь»,«люблю». Впрочем, я могла ошибаться в своем предположении. Но тогда моейподружке ничего не стоило заглянуть в словарь или спросить знающих турецкийязык, и она тут же узнала бы, какой «ужасный» смысл таят в себе слова: «Таклюблю…»

Однако мне надо было думать не только о Мишель, но еще и онаших отношениях с Кямраном; и вот тут-то я, кажется, терпела поражение. Моислова и жесты страшно рассмешили кузена.