Книга Роза Йорков - Жюльетта Бенцони

Затем вставил в глаз монокль, поправил на голове шляпу, не спеша сошел по ступенькам вниз, подошел к такси, сел и тут же уехал.

— Едем следом за той машиной, — распорядился Морозини.

Преследование было недолгим. Они обогнули Гросвенор-сквер, проехали по Брук-стрит и остановились перед гостиницей «Кларидж».

— Что будем делать теперь? — спросил шофер.

Морозини заколебался. Ему хотелось последовать за графом, чтоб удостовериться наверняка, что тот остановился именно здесь. Впрочем, этого не потребовалось: носильщики уже выгружали вещи из доставившего Солманского такси. По всей видимости, этот человек, которого Симон Аронов считал очень опасным, не собирался ничего предпринимать до тех пор, пока Анельку либо признают невиновной, либо вынесут ей приговор.

Он был и в самом деле опасен, этот русский погромщик, присвоивший себе имя благородного поляка, которого сумел спровадить в Сибирь. Симон Аронов, когда они встретились с Морозини на островке-кладбище Сан-Микеле в Венеции, предельно откровенно рассказал князю всю правду о своем злейшем враге. Федор Орчаков, палач-садист, организатор погрома в Нижнем Новгороде в 1882 году, стремился всеми возможными средствами завладеть как камнями с пекторали, так и самой святыней. Не меньше, чем страсть к деньгам, руководила им ненависть к Симону Аронову, человеку, который осмелился вступить в битву с ним самим и его подвижниками, которых Хромой называл черносотенцами.

До сих пор псевдо-Солманский не подозревал о той роли, которую играл Морозини в поиске пропавших камней. Он видел в нем лишь последнего, владельца исчезнувшего сапфира и считал естественным, что тот пустился на поиски похищенной семейной драгоценности. И в этом смысле Морозини, специалист по старинным украшениям, в глазах Федора опасности никакой не представлял, тем более что был влюблен в обольстительную Анельку… Однако Аронов выразился более чем недвусмысленно: если Солманский поймет, что Альдо пытается помешать ему завладеть хоть одним драгоценным камнем, граф обведет его имя в списке тех, кто подлежит уничтожению, красным карандашом.

Подобная перспектива ничуть не смутила князя-антиквара. Он никогда не отступал перед опасностью. К тому же он не сомневался, что этот авантюрист приложил руку и к убийству его матери, княгини Изабеллы. А поскольку Альдо Морозини не был искушен в искусстве плетения интриг, то считал, что чем раньше будут обнажены шпаги, тем лучше.

Сейчас ситуация, в которой оказался граф, позволяла Морозини оставаться сторонним наблюдателем, и он ограничился этой ролью. Не было никакого смысла мозолить глаза своему смертельному врагу, которого на какое-то время сковало по рукам и ногам убийство зятя.

Поэтому Альдо оставил графа устраиваться в гостинице, закурил сигарету и приказал отвезти себя в «Ритц».

Глава 3. У КАЖДОГО СВОЯ ПРАВДА

Построенная в 1820 году тюрьма Брикстон мало напоминала исправительное учреждение. Ее использовали как тюрьму предварительного заключения, где находящиеся под следствием ждали суда. В то же время назвать это место приятным было никак нельзя. Вековые заплесневелые камни источали печаль и сырость. Пройдя все пропускные формальности, Морозини, пока его вели в камеру свиданий, похожую на застекленный шкаф, успел проникнуться его тяжелой, гнетущей атмосферой.

Леди Фэррэлс вошла в сопровождении надзирательницы, которую только юбка и отсутствие усов отличали от дюжего жандарма, и Альдо почувствовал, как учащенно забилось его сердце. Узница в строгом черном платье, подчеркивавшем ослепительную белизну ее кожи и сияние белокурых волос, среди унылых серых стен казалась прекрасной как никогда. Но это была не прежняя Анелька…

Радость жизни покинула ее. Бледное личико, золотистые глаза, волосы — она была точь-в-точь как статуэтка из золота и слоновой кости, какими прославился скульптор Кипарус, — такая же прямая, хрупкая, холодная.

В глазах ее, обратившихся на посетителя, не вспыхнуло ни малейшего огонька. Она вошла в камеру и села на стул возле стола, а надзирательница осталась наблюдать за ними за стеклянной стеной. Альдо поклонился. Статуэтка осталась неподвижной.

— Так это вы? — наконец произнесла она. — Что вы здесь делаете?

Весь ее тон говорил о том, что Альдо был нежеланным гостем.

— Пришел узнать, чем могу вам помочь.

— Вы не поняли. Я хотела спросить, как случилось, что вы оказались в Лондоне?

— О трагической смерти вашего мужа я узнал еще в Венеции, но не она была причиной, из-за которой я отправился в путь. Я приехал в Шотландию на похороны своего старинного друга и в Инвернесе прочитал в газете…

— ..что я убила Эрика. Не бойтесь слов! На меня они не действуют.

Она пригласила его присесть на стул, стоявший по другую сторону стола.

— Я не боюсь слов, — сказал князь, послушно садясь. — Я боюсь того, что они обозначают, и не могу поверить им. Вы? Убийца? Это слишком!

Легкая пренебрежительная усмешка тронула ее губы.

— Почему бы и нет? Вы прекрасно знаете, что я его не любила. Больше того, ненавидела. С ним дни мои текли в роскоши, зато ночью наступала расплата.

— И тем не менее это не причина для того, чтобы совершать убийство. Да еще открыто: самой принести порошок от головной боли, передать его при свидетелях и вдобавок проделать все это после ссоры. Вы слишком умны для такой оплошности. И потом, зная вас, я скорее представил бы вас с револьвером в руке, стреляющей в Эрика Фэррэлса, чем с обезболивающим лекарством, в котором вдруг оказывается смертоносный яд. Такое на вас не похоже.

— Почему? История вашей Италии знает немало случаев, когда гостю с улыбкой протягивали яд.

— Но этот обычай давно успел позабыться, и потом, вы не Борджиа. С тех пор как вас арестовали, вы не устаете твердить, что невиновны.

— И без малейшего результата, дорогой князь! У меня уже больше нет сил это повторять. Мне возражают, и не без оснований, что стрихнин не мог попасть сам собой в стакан, когда его не было ни в бутылке с виски, ни в воде… Проверили на всякий случай все порошки, какие оставались у меня в спальне — И что, яд был только в том одном, который попал в стакан вашего мужа? А почему бы тогда не подвергнуть анализу бумагу, в которую был завернут порошок?

— И об этом я просила, но обертки не нашли. В комнате горел камин, и кто-то, должно быть, бросил ее в огонь. Эрик смял обертку и оставил ее на подносе.

— Кто же мог это сделать? Как вы думаете?

И вдруг Альдо услышал то, чего никак не рассчитывал услышать: Анелька рассмеялась коротким невеселым смехом.

— Возможно, безупречнейший Джон Сэттон, преданный секретарь Эрика, который обвинил меня в убийстве, как только увидел, что его хозяин упал. Сэттон ненавидит меня.

— Почему? Чем вы ему так досадили?