Книга Если женщина просит - Михаил Серегин

И, разумеется, были тут же разобраны посетителями «Белой горы».

Каледин «достался» столику по соседству с Аней и Леней Никифоровым, за которым честь честью восседали два чинных педераста с серьгами в ушах и три молоденькие девушки отвязного вида. На шее у одного из молодцов болталась злодейски умерщвленная престарелая лиса, как у певца Шуры в антигринписовском клипе «Твори добро», а девицы щеголяли в кожаных штанах фабричного товарно-вещевого рынка и в пестреньких топиках.

Вероятно, отложили деньги на какие-нибудь зимние сапоги или золотые браслетики, а потом взяли и потратились на «голых мальчиков».

Одна из них, толстая кикимора в ядовито-зеленом топике из искусственного меха, схватила Каледина за шею так, будто он был ее домашней кошечкой или собачкой, несанкционированно наделавшей в углу, и сладко пропела:

– Ша-а-ампусику хочешь? Ма-альчики, может, вы организуете? – обратилась она к педикам.

Любитель драных лис передернул плечиками и в тон красотке проблеял:

– А то-о-о…

Алексей сидел молча. И, как показалось Ане, через голову крашеного педераста – не того, что с лисой, а второго, с серьгами, – присматривался к ней. К Ане.

Не слишком ли много знакомых встретилось ей за сегодняшнюю ночь? Увы, пока ни к чему хорошему это не привело.

Она вспомнила мертвый оскал Юрки Кислова, его тело, растекшееся по полу, как студень выброшенной на морской берег медузы, и ее невольно передернуло.

Медуза…

Тем временем на соседнем столике, в отраженном свете белых, голубых и синих витражных стекол, выкристаллизовалось и призывно зашипело откупориваемое шампанское, забулькала по бокалам текила. Алексей сидел все так же прямо, не глядя на крепко обвившую его рукой толстячку, и смотрел на Аню.

По всей видимости, и Леня Никифоров заметил этот взгляд. Потому что он шумно зашевелился, закряхтел и, плеснув Ане водки, спросил:

– Что? Этот… он… как?

– Да, – ответила Аня. – Этот.

Как говорится, каков вопрос – таков ответ.

Ретивый попик ревниво потянул носом и передернул круглыми мягкими плечами:

– Поедем лучше отсюда, а, Анька?

Аня не ответила. Она даже не попеняла ему на то, что он сам приволок ее сюда, теперь опять баламутит и тащит еще куда-то – на этот раз, вероятно, в свое скромное поповское обиталище. Она ничего не успела сказать, потому что в этот момент Алексей Каледин встал из-за соседнего столика и, отстранив повисшую на нем девицу, шагнул к их столику.

Леня вскинул на него мутные, с дремотно-алкогольной поволокой очи и выговорил:

– Чем обя-азан?

Алексей, словно и не слыша недовольного гула за спиной и игнорируя то, что педераст в серьгах постукивает его по плечу бутылкой и поет в ухо: «Не-е… я так не играю-у…», произнес, не меняя выражения лица:

– Аня?

– Алешка? – контрвопросом ответила она. – Ты теперь… ты теперь в Москве?

– Сейчас как видишь, нет. А если серьезно, то я в Москве уже год работаю.

– Вот так?

– Что – вот так? – Он недоуменно поднял одну бровь.

– Вот так… работаешь? Стриптизером?

– Да. Так получилось. – Он сказал это не извиняющимся и оправдывающимся тоном, а очень спокойно – даже, как показалось Ане, чрезмерно спокойно.

– А как же… журналистом?

– Что? – Он склонил голову чуть набок.

– Ты же хотел быть журналистом.

Он грустно улыбнулся. Так вот что осталось в нем от прежнего Алешки – улыбка! Мальчишеская, открытая, но тем не менее делавшая его лицо печальным. Наверно, потому, что никогда не улыбались его глаза. Только губы.

В этот момент за спиной Алексея нарисовались сразу двое: назойливая девица в топике и педик с лисой на плечах, потрясающий довольно толстой пачкой дензнаков. Он обнял Алексея за шею и пропел что-то, Аня не расслышала – как раз в этот момент взбрыкнула светомузыка, довольно агрессивно бьющая в дымный развал клубного пространства.

– Да пошли вы!

С этими словами Каледин поднялся так упруго и резко, что педик отлетел на руки своего любезного, а толстая девица отшатнулась, бултыхнув увесистыми прелестями под скудным топиком.

Леня Никифоров заморгал на Алексея, кажется, несколько ошалев от прыти танцовщика:

– Э, ты че… столик опрокинешь!

– Леня, это мой друг детства, – сказала Аня, поворачиваясь к попику. – Алексей.

– О как оно! – отозвался святой отец. – Ну, коли так… Пьешь, друг детства?

– Наливай, – сказал Алексей и осторожно опустился на свое место. – Ты Леня, да? Почти тезка.

– И за это тоже выпьем! – поспешил заверить его Никифоров. – За знакомство!

Выпив, Леня немедленно углубился в изучение тарелки с наполовину поглощенным им крабовым салатиком.

– Как же ты оказался в шоу? – спросила Аня. – Ты и танцевать-то не умел никогда в школе. Ты мне как-то раз на дискотеке все ноги отдавил, пока медленный танец танцевали.

– Так то в школе, – сказал он, расправляя атлетические плечи. Куда только девались его прежние тощие плечики и цыплячья грудка! – Сейчас-то все совсем по-другому. А ты… ты купила себе эти… туфли, которые ты хотела. «Карло Пазолини», да?

– Купила. А ты меня что, не видел в них? Я же на выпускной их надела.

– Да ты что, забыла? – произнес Алексей. – Я же тебя с того раза не видел, мы вместе с Юркой Кислым уехали в Саратов. В одном доме квартиры получили.

– Да, я знаю… Юрка говорил, – сама удивляясь тому, как спокойно все это выговаривается, сказала Аня.

– Юрка? Ты что, с ним видишься?

– Да нет. Встретились случайно.

Он кивнул.

– А ты сейчас где, Анька?

– Учусь я. В университете, – соврала она. – Вот как раз журналисткой и буду. Кем ты хотел.

Алексей снова кивнул и налил ей и себе – на этот раз гораздо больше, чем в первый раз, когда разливал Леня Никифоров, ныне мирно прикорнувший в тарелке с салатом и, вероятно, видящий счастливый сон про возведение его, отца Никифора, в сан епископа.

– А у меня не пошло, – сказал Алексей. – Были дела… не поступил я в институт. В армию загремел. А там… там, как говорится, в штабе писарем отсиделся…

– Как в «Брате»? – усмехнулась Аня. – Так я тебе и поверила – в штабе. Вон какой здоровый стал. Сейчас бы ты этого Кислова… с одного удара прихлопнул бы. А как же так вышло, что ты в Москве оказался?

Алексей посмотрел на спящего отца Никифора и ответил – не сразу, после паузы, нехотя, с расстановкой, но все-таки ответил:

– Это… в общем, это длинная история.