Книга Кошки-мышки - Иэн Рэнкин

Ребус подошел к окну эркера и опустил жалюзи. Ставни он оставил открытыми, чтобы полоски розового вечернего света падали на стены, как в комнате для допроса свидетелей. Нет, нет, нет, так не пойдет. Он должен забыть о работе, найти книжку, которая втянет его в свой мир и унесет прочь от звуков и запахов Эдинбурга. Прошествовав по Чехову, Хеллеру, Рембо, Керуаку и их собратьям, он перешел на кухню в поисках бутылки вина.

Под кухонной столешницей, где раньше стояла стиральная машина, он держал две картонные коробки. Машину забрала Рона, и очень кстати. Образовавшееся пространство Ребус именовал своим винным погребом и время от времени заказывал ящик ассорти из маленькой лавочки за углом. Запустив руку в одну из коробок, он извлек нечто под названием «Шато Потенсак». Это он уже пробовал, вполне подойдет.

Ребус перелил треть бутылки в большой бокал и вернулся в гостиную, подобрав по дороге одну из книг. Устроившись в кресле, он взглянул на обложку: «Голый завтрак» Берроуза. Нет, не то. Он снова бросил книжку на пол и подобрал другую. «Доктор Джекил и мистер Хайд». Эту восхитительно короткую историю он мечтал перечитать сто лет. Отхлебнув вина, он подержал его во рту, прежде чем проглотить, и раскрыл книгу. Не раньше и не позже, а именно в этот самый момент, — прямо как в театре — в дверь постучали.

Ребус издал звук, средний между стоном и рычанием, положил раскрытую книгу на ручку кресла и встал. Очевидно, миссис Кокрэйн со второго этажа решила напомнить ему, что пришла его очередь мыть лестницу. Она протянет ему картонку с надписью крупными буквами: «Ваша очередь мыть лестницу» — вместо того чтобы повесить ее на ручку двери, как делают все остальные.

Открывая дверь, он попытался изобразить на лице приветливую улыбку, но вечером актер из него выходил никудышный. Поэтому посетительницу встретила физиономия, перекошенная досадой.

На пороге стояла Трейси.

Глаза у нее были мокрые, а лицо красное, но не от слез. Девушка казалась запыхавшейся и едва держалась на ногах.

— Можно войти?

Она проговорила это с трудом, и Ребусу не хватило духа сказать «нет». Пройдя мимо него, Трейси направилась прямо в гостиную, как будто бывала в доме десятки раз. Выглянув на лестницу и убедившись, что никто из соседей не заинтересовался его гостьей, он закрыл дверь с неприятным чувством. Ребус не любил принимать у себя гостей. И еще меньше любил, когда работа приходила к нему домой.

Когда он вошел в гостиную, Трейси уже осушила бокал с вином и облегченно вздохнула. Недовольство Ребуса начинало подходить к точке закипания.

— Как ты умудрилась найти мой дом?

Он стоял в дверях, словно ожидая, что она уйдет.

— Это было непросто. — Ее голос звучал немного спокойнее. — Вы говорили, что живете в Марчмонте, так что я бродила по улицам, пока не увидела вашу машину. А потом отыскала вашу фамилию в списках жильцов.

Пожалуй, из нее получился бы недурной детектив. Во всяком случае, с работой ногами она справилась неплохо.

— За мной следили, — объяснила она наконец. — Я испугалась.

— Следили?

Чувство досады сменилось у Ребуса любопытством.

— Двое мужчин. Мне показалось, что их было двое. Они ходили за мной несколько часов. Я увидела их на Принсес-стрит. Они все время шли позади меня, наверняка поняли, что я их заметила.

— И что потом?

— Я оторвалась. Вошла в «Маркс и Спенсер», перебежала со всех ног к выходу на Роз-стрит и заскочила в уборную ближайшего паба. Просидела там около часа, а потом двинулась сюда.

— Почему ты не позвонила?

— У меня нет денег. Потому я и отправилась на Принсес-стрит.

Она устроилась в его кресле, свесив руки через подлокотники. Он кивнул на пустой бокал.

— Еще?

— Спасибо, нет. Вообще-то я не бормотуху не пью, просто страшно пересохло горло. Я бы выпила чашку чаю.

— Чаю так чаю.

Как она назвала «Шато Потенсак»? Он пошел на кухню, думая не столько о чайнике, сколько об истории Трейси. На одной из полупустых полок нашлась неоткрытая коробка чая в пакетиках. Свежего молока в доме не было, но на дне какой-то банки оставалась ложка сухих сливок. Сахар… Из гостиной донеслась громкая мелодия: «Белый альбом». Он даже не помнил, что у него есть этот диск. Открыв ящик в поисках ложки, он обнаружил несколько пакетиков сахара, захваченных когда-то из буфета в участке. Чайник закипал.

— Вот это квартира!

Он почти испугался, настолько отвык слышать голоса в своем доме. Прислонившись к дверному косяку, она смотрела на потолок.

— Большая?

— А то нет? Вы посмотрите на эти потолки! У Ронни я доставала до потолка рукой.

Встав на цыпочки, она помахала рукой в воздухе. Ребус подумал, что, пока он охотился здесь за пакетиками чая и сахара, она могла закинуться содержимым какого-нибудь менее безобидного пакетика. Трейси поняла его мысль и улыбнулась.

— Я просто немного расслабилась, — пояснила она. — Страшно устала от этой беготни да и струсила, честно сказать. А у вас так хорошо.

— Как выглядели те двое?

— Трудно сказать. Пожалуй, похожи на вас. — Она опять улыбнулась. — Один с усами… Довольно толстый, с лысиной, но не старый. А второго не помню. Какой-то незапоминающийся.

Ребус налил в чашку кипятка и положил пакет чая.

— Молоко?

— Нет, только сахар, если есть.

Он показал ей сахар из полицейского буфета.

— Отлично.

Вернувшись в гостиную, он подошел к проигрывателю и выключил его.

— Прошу прощения. — Она снова уселась в кресло и поджала под себя ноги, отхлебывая чай.

— Я давно хочу выяснить, слышат ли мою музыку соседи, — пояснил Ребус, словно извиняясь за свой жест. — Стены довольно толстые, а перекрытия — нет.

Она кивнула и подула на горячий чай, от которого ей в лицо поднимался пар.

— Итак, — произнес Ребус, вытаскивая складной стул из-под стола и усаживаясь на него, — что мы можем сделать с этими двумя злодеями?

— Я не знаю. Полицейский вы.

— Мне все это кажется похожим на кино. Зачем кому-то следить за тобой?

— Чтобы напугать меня, — предположила она.

— Зачем кому-то пугать тебя?

Трейси подумала, потом пожала плечами.

— Кстати, сегодня я видел Чарли, — сообщил Ребус.

— Правда?

— Он тебе нравится?

— Чарли?

Она пронзительно расхохоталась.

— Отвратный тип. Вечно болтается в чужом доме, даже когда ему ясно дают понять, что он лишний. Все его не выносят.

— Все?