Книга Колдун из Темногорска - Роман Буревой

Пусть так, но все это лишь видимые причины, лежащие на поверхности мысли и желания, похожие на знаки дорожного движения, которые соблюдаешь лишь тогда, когда приближаешься в посту ГАИ на дороге. В других случаях блюсти их совершенно ни к чему. А поскольку Роману не перед кем декларировать свои намерения, то и оправдываться нет смысла. Надо просто найти причину, истинную причину происходящего.

Впрочем, отцовский дом – малоподходящее место для поиска истины. Напротив, здесь Роман всегда чувствовал себя настороженно, будто недоброжелательный взгляд постоянно был направлен на него из ближайшего угла. Для своих родителей он никогда не был самым лучшим, самым одаренным и самым красивым ребенком. Это единственное, в чем были схожи отец с матерью и в чем всегда солидарны. Друг друга они обзывали, не стесняясь в выражениях. За десять лет совместной жизни они изругались так, что, еще издали завидев друг друга, начинали орать как резаные. Роман дивился их живучести: как можно скандалить изо дня в день и не разодрать свои души на мелкие клочья? Потом этот вопрос перестал его волновать. С отцом они были людьми абсолютно чужими, Василий Васильевич не ведал, для чего явился в этот мир. Человек без предназначения, он метался от одного занятия к другому, от одной бабы к другой, каждый раз пытаясь уверить себя и других, что наконец-то открыл скрытый прежде смысл существования. Но проходил год, другой, и становилось ясно, что смысл так и не обнаружен, слепец не прозрел. С годами Василий Васильевич немного успокоился, повсюду декларировал семейные ценности как высшие в жизни и уже пятнадцать лет жил с Варварой и на стороне не блудил. Но Романа обмануть он не мог: перед ним был стареющий слепец, ощупывающий мир с помощью белой трости.

Что касается матери, то именно от нее Роман унаследовал свою власть над водной стихией. Но наследство это было весьма сомнительного свойства: Марья Севастьяновна никогда не пользовалась водой так, как это делал Роман. Говорят, в молодости она много чудила, все Пустосвятово сходило с ума, да и Темногорску досталось, но после рождения сына вдруг к колдовству охладела, лишь иногда снимала сглаз да выводила болячки, да и то лишь своим соседкам да знакомым. Если на кого-то злилась, то наводила порчу на воду: то колодец у соседей начинал вонять мазутом и его приходилось срочно засыпать, то весной паводком смывало сараи у реки. Она никому не рассказывала о своих выходках, но Роман догадывался, чьих рук эти делишки. Дед перед смертью обещал наложить заклятие и лишить дочь дара, да не сумел. Верно, силушка его ослабла, и старуха жила после его смерти в старом дедовом доме, как прежде, и вредничала по мелочи. Называя мать “старухой” Роман не кривил душой – родители позволили ему появиться на свет, лишь когда сами приблизились к четвертому десятку. Оба они детей не любили, и Роман родился по чистому недоразумению. Мать приняла задержку месячных за проявление раннего климакса, а когда сообразила, что к чему, срок для легального детоубийства прошел. На криминальный же аборт она не отважилась – себя пожалела. Все это, не стесняясь, Марья Севастьяновна рассказала сыну еще в детстве. В ту минуту он почувствовал такую боль, что слезы сами хлынули из глаз. Он крикнул матери что-то оскорбительное и убежал из дома на весь день. Роман всегда считал себя человеком недобрым. Но одно он знал точно: такое он никогда бы не посмел рассказать ребенку.

Единственным человеком, который любил Романа так, как положено любить свое дитя-кровинушку, был дед Севастьян. Возможно, любви этой было мало, чтобы с ее помощью огранить и оградить странную душу мальчонки, но Роман был благодарен деду хотя бы за то, что старик не позволил ему сделаться похожим на родителей. Больше всего Ромка Воробьев любил ходить по весне с дедом на реку, когда она вскрывалась и на зеленой мутной воде, покачиваясь, плыли огромные ноздреватые желтовато-серые льдины. День, когда они отправлялись на реку, всегда бывал теплым, почти по-летнему жарким, а от реки веяло студеным зимним холодом. И эта розность двух стихий очаровывала маленького Романа. В корзинке у деда непременно лежал кусок жареного гуся и испеченные Марьей румяные кренделя в виде лошадок. Ромка с дедом останавливались на хлипком деревянном мосточке и кидали свои приношения в мутную, проносящуюся внизу воду, ублажая властителя Пустосвятовки.

– Душно водяному в реке, вот он лед и ломает, – объяснял дед весеннее буйство реки.

В первый раз, когда водяной выплыл на поверхность, задобренный подарками, маленький Ромка испугался и спрятался за спину деда. Месяц в тот день был на ущербе, и водяной казался стариком – из воды высунулась голова с морщинистым зеленоватым лицом и седыми длиннющими волосами, вместо шапки увенчанными венком из куги*(* Безлистное болотное растение.)

– Целого гуся не мог принести? – ворчливо спросил водяной у деда Севастьяна.

– Кольцо возврати, – попросил дед и в пояс поклонился водяному.

– Мальчонку за колечком пришли, – ухмыльнулся водяной в надежде, что дед попадется на столь простенькую уловку. – Ромка, пойдешь ко мне в гости?

Роман еще крепче вцепился ручонками в дедово пальтецо и отрицательно замотал головой. Дед рассмеялся, а водяной рассерженно фыркнул и ушел в глубину.

С тех пор каждую весну повторялось одно и то же – дед ходил на речку задабривать хозяина Пустосвятовки, тот всплывал, и они ругались с дедом из-за кольца. Ромку так и подмывало нырнуть в речку, и там, на дне, ухватить водяного за бороду, поколотить да отнять кольцо. Он даже один раз поднырнул под перила и уже оттолкнулся, чтобы сигануть вниз, но тут дед ухватил его за ворот куртки и остановил. Впервые Ромка видел деда таким разъяренным – старик топал ногами и орал, что без водного ожерелья в гости к водяному соваться нельзя. А водяной под мостом радостно хлопал в ладоши, наблюдая ссору. Но Роман ни тогда, ни потом никогда не злился на водяного. В детстве Ромка Воробьев был уродлив: тощий паренек с худющими плечами и остро выпирающими лопатками, с черными жесткими, торчащими во все стороны волосами. За эти волосы и узкие, удлиненной формы глаза его дразнили Батыем. Прозвище это Ромку бесило, едва услышав его, он лез в драку, и Варварин племяш Матвейка – в те времена свежеиспеченный родственник, к тому же здоровяк и обжора, – в драке сломал Роману нос.

– Что, носик сломал, бедняжка? – хихикал Матвейка, глядя, как кровь течет на новую рубашку пострадавшего. – Ничего, с таким носом ты красивее станешь, это точно!

Зубы Роману тоже частью выбили в драках, а частью они сгнили до основания. На бледной, зеленоватого оттенка коже рдели красные вулканчики прыщей.

Первая школьная красавица Оксана, за которой ухаживал Матвей – то есть при встрече каждый раз награждал ее тумаками, – однажды объявила вслух так, чтобы ее все слышали, и прежде всего Роман:

– Я и за сто рублей не соглашусь его поцеловать. – Ей казалось забавным посмеяться над уродцем.

Девчонки и мальчишки ржали над шуткой, как табун лошадей.

– А я и за двести не поцелуюсь… – хихикнула толстушка Глаша и кокетливо одернула короткое платьице, плотно облегающее ее аппетитные формы.