Книга Большая книга перемен - Алексей Слаповский

На следующее утро Немчинов позвонил Петру Чуксину (тот, уходя, оставил визитку с номером телефона) и сказал:

– Здравствуйте, Петр. Это Немчинов. Если помните, мы вчера говорили. Я подумал. Я попробую.

– Уже не надо, – с удовольствием отшил его Петр.

Немчинов то ли кашлянул, то ли поперхнулся.

– Мы можем обсудить сумму.

– Я сказал: не надо. Что непонятного?

Да, Немчинов понял. Понял главное: похоже, он сделал огромную глупость. Наверное, они нашли кого-то более сговорчивого. Но кого?

Тем временем Дубков уже рьяно взялся за работу.

Наброски Максима Костякова были написаны вполне сносным языком. Суховато и не без казенщины, с множеством конечно же грамматических и стилистических ошибок, но тем не менее. В сущности, учитывая жанр книги, можно так и оставить. Но Дубкова наняли не консультантом, а автором. Придется что-то придумать.

Самое верное – воспользоваться опытом редактирования. В стародавней областной молодежной газете «Пламенный комсомолец», которую и читатели, и сотрудники называли конечно же «Племенной комсомолец», заместителем редактора, то есть на самом деле главным производственным человеком по обычной градации советского времени (редактор являлся фигурой назначенной, номенклатурной и часто несведущей) был Матвей Найский, славившийся нечеловеческой въедливостью: все материалы пропускал через себя, на полях ставил вопросительные знаки, плюсы и минусы. Вопросительный знак означал недоумение, минус – плохой текст, плюс – понравилось. Плюсов было немного, а вот вопросов и минусов тьма, из-за этого в газете всегда была горячка, все до вечера переделывали свои материалы, сдавали Найскому, тот опять ставил минусы и вопросы. Если бы не газетная ежедневка, необходимость сдавать в типографию номер к определенному часу, Найский так и мучил бы всех придирками до бесконечности. Он, кстати, впоследствии уехал в Москву, стал большим человеком на одном из крупных телеканалов и, говорят, успешно сводит с ума подчиненных, заставляя по десять раз переписывать тексты. С первого предъявления не проходит ничто. Докатилась байка, будто Найскому принесли текстовую расшифровку снятого киносюжета. Найский, как обычно, поставил свои вопросы, минусы и плюсы, автор спросил: «Извините, это что значит?» – «Коряво, плохо, перепишите». – «Но это уже снято, люди в кадре говорят», – ответил автор, пряча улыбку. «Так переснимите!» – хладнокровно повелел Найский.

Быть может, у Найского была особенная болезнь, что-то вроде редакторомании. Дай ему «Анну Каренину», «Трех мушкетеров», «Доктора Живаго», он вцепится в них мертвой хваткой и начнет ставить свои раздраженные закорючки. (Впрочем, «Живаго» Дубков и сам бы пощипал – не любит он этот шедевр. Да и в «Карениной» выкинул бы все про Левина и его прогулки по лугам. И «Мушкетеров» можно бы покороче сделать.) Найский не мог спокойно видеть нетронутого текста. И, как все мономаны и маньяки, был неспособен остановиться. В идеале ему требовалась вечность, чтобы авторы бесконечно приносили свои писания, а он бы бесконечно правил.

Кстати, ведь проверяли в «Пламенном комсомольце»: коварно подсовывали Найскому отрывки из классиков под видом литературных зарисовок читателей. Найский приходил в неистовство и, даже не ставя пометок, просто заворачивал: «Выкиньте эту самодеятельность!» Однажды опознал фрагмент из Горького, обиделся. Однако характер выдержал: «Купить хотели? Так вот, Горький – плохой писатель! И кого раньше вы мне совали – тоже все были дерьмо!»

Журналисты обходили заморочки Найского очень просто – меняли порядок слов. Было: «Новыми трудовыми свершениями начали год комсомольцы Бузовского района», стало: «Бузовский комсомол стартовал в этом году новыми производственными победами». Крючки появлялись, но уже в других местах, и их было меньше.

Так и поступим.

У Максима написано: «Родители Павла были простые работящие люди».

Это штамп. Раз простые, тут же само просится – работящие. У нас с простыми только так – или уж работящие, или пьющие. А конкретнее? Порывшись в папке, просмотрев почетные грамоты, Вячик обнаружил, что отец Костякова всю жизнь трудился на заводе, а мать в столовой городского общепита. С фактографией ясно. Но не хватает экспрессии. Все-таки к юбилею книга, стилистика должна быть соответствующая. Эпитетов побольше, только они делают текст художественным – и прозу, и стихи.

Вячик увлекся, кропотливо работал несколько дней, отложив все другие дела. И получилось у него следующее:

«КОСТЯК КОСТЯКОВЫХ

Глава могучего семейного клана Костяковых, Виталий Данилович, вернувшись с войны, нес на своих плечах тяготы забот о матери и младшей сестре. Он пошел работать на тот же завод зуборезных станков, где работал до войны и где ему были рады, потому что Виталий Данилович был не просто слесарем, а настоящим художником напильника и штангенциркуля, за что его ценили и доверяли сложную работу. При его уме он мог бы стать большим человеком в любой сфере, но предпочел остаться на всю жизнь верным своей профессии.

Миновали трудные послевоенные годы. Мужчин не хватало, и Виталий Данилович мог выбрать себе любую подругу сердца, но он не торопился, хотя ему было уже за тридцать.

Евгения Михайловна, будущая мать троих сыновей, тоже не спешила с замужеством. У нее имелся недостаток, на который нормальные люди не обращают внимания, а в нашей жестокой стране это делало человека инвалидом: она страдала с детства отсутствием слуха и речи. Это ей не мешало работать поваром в столовой, но при общении с мужчинами возникали проблемы.

Их знакомство произошло в трагикомических обстоятельствах. Залезая после работы в переполненный трамвай, Виталий Данилович случайно оттолкнул женщину, которая упала. Он тут же выскочил из трамвая, чтобы ее поднять. Выяснилось, что она вывихнула ногу. Виталий проводил ее в больницу, где они и познакомились. Евгения Михайловна умела понимать речь по губам, а Виталий Данилович сначала только догадывался, и только потом, за годы супружеской жизни, тоже научился понимать и говорить с женой знаками. Характерно при этом, что все сыновья выросли нормальные, с обычной речью, хотя научились общаться с мамой и между собой посредством знаков.

Отец был всегда занят на работе и трудился в две смены, потому что большой семье нужны были деньги. Виталий Данилович воспитывал детей строгостью и своим примером, не чурался и ремешком стегнуть шалуна, что может выглядеть архаично, но недаром в «Домострое» сказано, что кто жалеет своих детей, тот губит их.

Он работал всю свою жизнь, в том числе по субботам, даже тогда, когда суббота стала выходным днем, а выпить себе позволял только в воскресенье, в этот день он отдыхал и не любил, если ему мешали. Мог иногда и поссориться с кем-то, но не со зла, а по эмоциональности натуры. И сам потом из-за этого переживал.

Несмотря на то что у Евгении Михайловны и Виталия Даниловича у самих было неполное среднее образование, они сделали все, чтобы дети закончили не только школы, но и институты. Абсолютно все они получили высшее образование по техническому профилю, который им был, видимо, генетически близок из-за технической профессии отца.