Книга Золотой выстрел - Фридрих Незнанский

– Привет! Клавдия сказала, что ты у Кости. К чему пришли?

– Витино желание не исполнилось. В Питер отправляется Олег Левин, ты его знаешь. Способный мальчик. Только что закончил колосковское дело, что в Большом Черкасском.

– А-а, этого уральца?

– Его, болезного.

– Ну слава богу… Виктор просил упредить, кого пришлют. Считаешь, наш человек?

– Вполне, так и скажи. А что у тебя есть по вчерашнему, у «Славянской»?

– Ну, доложу тебе! – словно развеселился Грязнов. – Если б не наша всеобщая дурость, я бы решил, что это работа одного снайпера.

– Почему дурость? Ведь и Варавва, и Каждан, поди, друзья-приятели и руководят одной большой конторой…

– Концерном, если быть точным, – поправил Грязнов. – Но разве стрелок не мог достать обоих у них же, в Питере? Разве не дурость? И не руководят они, а уже руководили. Кстати, и пули одного калибра – девятка. А ружьецо хитроумное, тут есть о чем помараковать. Появились у меня кое-какие соображения на этот счет, но я хочу обсудить их с Дениской. Он уже однажды, помнится, работал в этом направлении…

– Напомни.

– Есть где-то у нас под боком народный умелец. Вот он, по моим представлениям, доводит инструмент до ума. И вчерашнее ружьецо не первый случай. Я поднял некоторые старые дела и увидел схожий почерк. Понимаешь, какая тут идея? Не человек под оружие, а, наоборот, оружие под человека. Киллера я имею в виду. И в этом смысле питерский Солоник, если я прав насчет дури, очень мне напоминает уже известного Македонского, как ты любишь говорить – почившего в бозе. По не до конца проверенным данным. Кстати, ты о могиле-то его в Афинах слыхал? Ну про исчезнувший памятник?

– Читал, Слава. Кто говорит – он на свалке, а кто утверждает, что под ним никакого Солоника вообще не было. Потому, мол, и мать уехала, не дождавшись похорон. Да много чего пишут… Если всему верить… А по поводу дури? Знаешь, Славка, может, и в этом есть свой потаенный смысл. Ну к примеру… Это ведь абсурдно? Бегать-то за своей жертвой по разным городам. Абсурдно. А вдруг здесь имеется расчет как раз на наше с тобой восприятие? Мы говорим: чушь, разные исполнители, просто почерк похож, а на самом деле один человек. Молодой. Шустрый. Ни с чем не связанный. Имеющий толковых помощников и, соответственно, крупные гонорары. Им сейчас сколько платят?

– Если всерьез, а не просто тещу убрать, то в среднем от пятидесяти тысяч до пятисот. В баксах, разумеется.

– А чего, можно маленькую армию содержать. Там, на крыше-то, что, все было просто? Пришел, залез, стрельнул и ушел?

– Если бы я не знал, где ты вчера был, Саня, – засмеялся Грязнов, – то решил бы, что ты выезжал с оперативно-следственной группой и сам вел осмотр. Один к одному. Что может вполне подтвердить твою мысль насчет маленькой армии. Но действовать все равно придется пока через мастера-оружейника. Это самый надежный путь. У меня эти киллеры уже во где сидят!

– А в Питере оружие пока так и не обнаружили? – Турецкий вспомнил, что Виктор Гоголев обещал поставить об этом в известность москвичей, как только что-то обнаружится.

– Пока молчат.

– Ты знаешь, Славка, после Витькиного вчерашнего рассказа у меня тоже кое-какие мыслишки появились, но давай поговорим попозже, при встрече. А мне еще Олега напутствовать. Пока.

Друзья вчера позвонили Александру из «Узбекистана» и сообщили, что были бы не против угостить его хорошим хасыпом, то есть узбекским аналогом грузинских купат, это можно было не объяснять Турецкому, считавшему этот ресторан на Неглинке своим тайным прибежищем от житейских невзгод. Впрочем, Грязнов тоже так считал.

Так вот, уже порядком захмелевший начальник Питерского угро авторучкой нарисовал на ресторанной салфетке – для большей наглядности – место действия на невской набережной, восстановленное с помощью показаний немногочисленных свидетелей. Турецкий эту салфетку – большую, крахмальную – унес с собой из ресторана. А потом, разглядывая ее, и в самом деле пришел к некоторым выводам. Со Славкой их обсуждать не было ни малейшей нужды. А вот Олегу, если он будет слушать внимательно, его соображения могут действительно помочь. Но, помимо всего прочего, Александр Борисович имел и некоторые корпоративные соображения. И Олег, по этим его соображениям, никак не должен был уронить в Питере честь Генеральной прокуратуры.

Поэтому когда Олег Борисович, оформив командировочные документы, зашел в кабинет Турецкого, надеясь на скоростях получить какие-то особо ценные указания, а затем успеть съездить в Мосгорпрокуратуру, после чего заскочить домой, собраться, ибо неизвестно, сколько времени займет неожиданная командировка, он даже несколько растерялся от предложения Александра Борисовича сесть, чтобы подробно и не заботясь о времени обсудить некоторые детали предстоящего дела.

Вступление было более чем:

– К Томилину тебе, Олежка, ехать, пожалуй, незачем. Я заскочу при случае и, если увижу что стоящее, отзвоню тебе в Питер. Поезд твой уходит в полночь. Значит, успеешь переодеться, поужинать – и в дорогу. Машинку служебную я тебе закажу. Все. А теперь давай о деле.

Турецкий вытащил из ящика письменного стола скомканную ресторанную салфетку, разостлал ее, разгладил. На ней синими, кое-где расплывшимися чернилами был изображен непонятный чертеж. Прямые линии, круги, жирные точки, квадраты…

– План местности, – сказал Турецкий удивленному Левину, – изображенный собственноручно начальником питерской уголовки Виктором Петровичем Гоголевым. Для вас с ним это будет своеобразным паролем, понял? Предъявишь при встрече салфетку, и он поймет, с кем имеет дело. Ну в смысле наш человек. Это тем более важно, что ты явишься к ним в качестве варяга. Тут наши деятели решили, что подобные дела больше питерцам поручать нельзя: мол, не тянут они. Представляешь, какая обида? А тут, пардон, еще ты. Усек? Вот поэтому Витя и станет твоей правой рукой. Если ты, Олег, все сделаешь правильно…

– А может, все-таки лучше бы вам ехать? – задумчиво сказал Левин.

– Вопрос уже решен, Олег. И потом, давай пока не будем заглядывать в завтрашний день. Чем черт не шутит… Итак, площадь. Забыл ее название, и хрен с ним. Вот здесь новая гостиница. Портал, выход, ступени веером, видишь?

Левин кивнул.

– Отлично. Здесь набережная. Спуск к самой воде. А на этом месте некоторое время, говорят, стоял пароходик. Из семейства речных трамвайчиков. Стоял, стоял, да вдруг отчалил. И только его и видели. Пароходик этот, понял?

Раздался телефонный звонок. Турецкий досадливо поморщился и взял трубку.

– Слушаю, – сказал без всякой радости в голосе. – Кто?! Господи боже мой! Родная моя, прости! Работа, ну конечно, что же еще! Вот с Олегом Борисовичем сидим, обсуждаем план расследования. Он же сегодня уезжает в Питер, ну да… Да нет, зачем же, это мне Костя лично поручил, а как иначе! Я все понимаю, но – увы! Ну кому ж, как не тебе, известно-то! Вот так, жалость моя… Ага, и сладость. И радость, все вместе. Ну конечно, до следующего раза! Чтоб я?! Да никогда! Ты что, разве плохо меня знаешь?! Ну то-то! У меня, дорогая моя, слово – закон. Нет, не как сегодня, а вообще… Вот именно, настаиваю. Обещаю. Клянусь, если тебе так хочется. У-умц! – Турецкий, вытянув губы в трубочку, издал звук, отдаленно напоминавший нечто похожее на поцелуй, и, облегченно выдохнув, положил трубку на место. Увидел вопросительный, смеющийся взгляд Олега и отмахнулся ладонью: – Это все пустое, юноша, займемся делом. Итак, пароходик.