Книга Продолжение следует, или Воронежские страдания - Фридрих Незнанский

Кинув на стол деньги, Влад кивнул бармену, и тот слегка наклонил голову. Гундорин вышел на улицу. И заметил, не без гордости, конечно, что несколько прохожих, шедших ему навстречу, невольно расступились перед ним. Ну не конкретно перед Владом Гундориным, он-то был им, конечно, неизвестен еще, а перед его черной курткой, как бы перед особой формой, в которую он был облачен и которая вызывала если не почтение, то опасение — это уж точно. И правильно делали, что опасались, то ли еще будет!..

Интересно вот так идти и наблюдать, как перед тобой, словно перед стальным носом боевого корабля, раскатываются в стороны волны обыкновенных прохожих. И как пугливо жмется к сторонке вся эта понаехавшая в Россию чернозадая нечисть! Здорово возбуждает!..

С такими «возвышенными» чувствами Влад забежал к себе домой и сказал матери, что его вызывает начальство, поэтому надо переодеться. То есть надеть рубашку с воротником, пошлый и невыразительный, серый однобортный костюм и коричневые туфли.

Мать так и не знала, где работает сын, куда устроился после возвращения с армейской службы, говорил: в одной конторе. Но регулярно приносил деньги, отдавал «на жизнь». А, собственно, сама жизнь сына была полностью закрытой для матери. Она и не пыталась узнать правду у Владика, который прямо на глазах становился все более жестким и властным, даже прикрикивать мог.

«Тяжелая жизнь у молодых!» — вздыхала рано состарившаяся женщина.

Василий Савельевич категорически запретил Владу появляться не только в здании городского парламента, но даже в собственном офисе патриотического Фонда, в привычном и щекочущем самолюбие парня прикиде, требовал, чтобы Владислав обязательно выглядел как все. От галстука вот только удалось отбиться… А еще «тимуровцем», блин, называет, не то в насмешку, не то просто шутит так. Обижаться или нет? За ним ничего не поймешь. Суровый бывает дядька, привык командовать, да и то — две Чеченских войны прошел без единой царапины, вернулся подполковником, три ордена боевых. Везло, значит, поневоле почтение испытываешь. И бабы к нему липнут: видят же настоящего мужика…

А в общем нравился Василий Савельевич Владу Гундорину, парень даже подражать ему старался — манере говорить резко и в приказном тоне, не оставляя собеседнику шансов для разумного ответа. Это давит на мозги, собеседник твой теряется, и возражения становятся похожими на козлиное блеянье. По себе уже знал, как трудно бывает возражать Денягину. И сейчас он ехал к нему в офис, путаясь в догадках, что было сделано не так… Хотя, по мнению Влада, они ни на шаг не отступили от плана, который продиктовал лично ему Василий Савельевич. Ну кто ж виноват, что тот негр оказался не совсем тем, за кого его приняли? Все равно же — негр. И темно уже было, а ночью эти обезьяны все одинаковые… Короче, что-то не то. Но Денягин взбеленился, это точно, — такого ядреного мата Влад давно от него не слыхал. Вот и ехал, но не то чтобы сильно боялся разноса, нет, другого побаивался. Что Антон в сердцах даст ему отставку и назначит командиром группы кого-нибудь другого, Коляна, например. Тот давно косо на Влада поглядывает, много, говорит, берешь на себя, завидует — ясный пень. Оттого и сам Колян, и дружбаны его со всеми вместе не ходят, только когда общие дела затеваются и нужна ударная масса, тогда являются, а так они вроде как сами по себе. И Денягин, который требует железной дисциплины, не вмешивается, сам, говорит, решай, твои кадры. Но это он, наверняка, нарочно делает, известно же — разделяй и властвуй, сам частенько повторяет…

Денягин сидел у себя в шикарном кабинете на втором этаже старого особняка, который арендовал Фонд. На стеклянной столешнице перед ним не было ни одной бумажки, только хрустальная пепельница, и та — чистая. И вид у Василия Савельевича был суровый и недоступный. Точно, быть разносу, подумал Гундорин и пошел по ковровой дорожке к столу.

Остановился, ожидая разрешения сесть, — ритуал надо было соблюдать. И руку не протянул, это делает старший, если пожелает. Денягин, видно было, ничего сейчас не желал — ни приглашать сесть, ни руку пожимать. Смотрел узкими, злыми глазами, будто увидел впервые.

— Ты чего творишь? — спросил тихим и напряженным голосом. — Соображаешь, на что нарываешься? Или нет? Тогда разговор у нас с тобой бессмысленный…

Пока без мата, значит, уже успел остыть. Сейчас начнет, подумал Влад, у которого постоянные рассуждения Денягина о величии русской национальной идеи уже давно торчали костью в глотке. Или в печенке. По-разному говорят. Но, тут случай такой, надо молчать и слушать, пока оратор не устанет и не утихнет. Влад вздохнул тяжко, показывая, как глубоко он прочувствовал свою вину, хотя таковой за собой не видел, и уставился в пол.

А Василий Савельевич стал подробно объяснять, что наказание чернокожего студента за непристойные приставания к русским девушкам, в то время когда закон, защищающий права русского населения от посягательств со стороны иностранцев, бездействует, это никакая не политика, а лишь естественная ответная реакция патриота своей оскорбленной Родины. Вот что требуется! А убийство дипломата из какой-то чертовой Нигерии — это международный конфликт!

«Дипломат?!» — Влад был действительно ошарашен, вот уж чего в самом деле предусмотреть ни кто не мог. А ведь как две капли воды похож на того…

— Дошло, наконец! — Василий Савельевич увидел по реакции Влада, что тот и вправду не знал о своей ошибке.

И Денягин, уже пригасив свой буйный, митинговый темперамент, продолжил говорить о том, что теперь, наверняка, в расследование вмешаются спецслужбы, одной районной ментовкой тут уже не обойдется. А кому это надо? Нечаянный свидетель — и загребут всех, дойдут и до организации, вот в чем главный прокол. А мальчишкам все это кажется несущественным — черный, он и есть черный! Несущественный прокол — надо же ляпнуть этакое?! Тут он просто повторил слова самого Влада, который именно так оправдывал свои действия. Мол, ошиблись немного, завтра поправим, другого черного замочим… Ох и рассвирепел же Денягин!..

Влад, оправдывавшийся тем, что свидетелей не было, руку готов дать на отсечение, молчал с убитым видом. О дипломате он вообще ничего не слышал, а оказывается, по телеку уже с утра только об этом и талдычат, во, блин! И Денягин понял, что парень осознал наконец и раскаялся. И сам смягчился, ограничился небольшой дозой нравоучения.

— Ну сам-то хоть сообразил, во что мы можем вляпаться благодаря вашей беспечности?.. — И, не дождавшись ответа, махнул рукой — садись, мол. — Это ж получается политическое убийство… Ладно, если спишут на бытовуху. Что у вас, другой «черноты» не было, что ли? Думать же надо, Влад! Я ж на тебя полагаюсь. И только не принимай в следующий раз непродуманных, скоропалительных решений. Выяснил, тот или не тот, и только тогда действуй. Есть организация, она думает. А ты должен четко выполнять. И от твоих четких действий будет зависеть, насколько верно воспримут нашу политику массы избирателей. Освобождать страну от мусора — совсем не значит возбуждать политические конфликты. Сообразил, голова садовая?.. Ну то-то… А как там твои? Засиделись без серьезных акций? Устали от мелочевки?

— Скучают, — тоже скучным голосом ответил Гундорин.