Книга До последнего солдата - Богдан Сушинский

— Согласен, это тоже следует принимать во внимание, — сдался Вартенбург. — Тем не менее… Как часто он наносил вам подобные визиты, господин фон Штубер?

— Второй раз испытывать судьбу лейтенант не решился.

— Но если вы знали, что перед вами Беркут, то почему не убили или не задержали.

— Вам бы следовало знать, что Беркут — диверсант экстра-класса. А следовательно, проник он не один, с надежными документами и со столь же надежной поддержкой и подстраховкой. Чтобы понимать, с кем мы имеем дело, нужно знать, с кем имеют дело наши враги, когда в операции против них участвует Отто Скорцени.

Они спустились со стены и, пройдя вдоль нее, остановились в проеме лишь недавно восстановленных по приказу Штубера ворот, ведущих с общего крепостного двора в мощную цитадель. «Перепоясанные» толстыми металлическими пластинами, они все еще пахли древесной смолой и кузнечным горном и казались очень крепкими, даже с учетом того, что разбивать их могут автоматными очередями и гранатами.

И на общем дворе, и на территории цитадели инструктора обучали небольшие группы новичков рукопашному бою. Эти «птенчики» лишь недавно были навербованы людьми Штубера в полиции, в лагерях военнопленных и в расположившемся на противоположной окраине Подольска батальоне власовцев. Но хотя отбор, как уверяли барона, был очень жестким и сугубо профессиональным, парни эти особого восторга у него не вызывали. Личности среди них не было, вот в чем беда. Ни одной настоящей личности. Во всяком случае, Штубер не мог выявить их.

В последнее время гауптштурмфюрер делал все возможное, чтобы наконец сформировать благословленный Скорцени батальон «рыцарей рейха». Две роты его могли бы состоять из где угодно навербованного сброда, который можно бросать на любые антипартизанские акции. Третья же, отборная, должна была состоять в основном из германцев и представляла собой ту группу профессиональных диверсантов, которую они со Скорцени когда-то, собственно, и задумывали.

Эту роту должен был возглавить прибывший из Фриденталя инструктор, оберштурмфюрер Альфред Бернадис, а отдельным взводом в нее должны были войти остатки «старой гвардии», то есть остатки группы фельдфебеля Зебольда, подчинявшиеся только лично ему, Штуберу.

Понятно, что использовать эту роту командир батальона Вилли Штубер намеревался в щадящем режиме. Прибегая к услугам ее «рыцарей» лишь в исключительных случаях, при проведении самых деликатных операций, в ходе которых его старая гвардия получала бы хорошую военно-диверсионную практику, а не складывала головы под березовыми крестами.

— …Нет, Рашковский никогда не был романтиком войны, — неожиданно даже для самого себя вдруг вернулся Штубер к воспоминаниям о майоре. Слова его не предназначались для Вартенбурга, скорее это были всего лишь размышления вслух. — Если бы меня спросили, кто он такой? Обычный тыловой мясник, зверствовавший к тому же в своих родных краях. Не спорю, такие люди нам тоже нужны. Но это не тот материал, из которого потом появляются настоящие «коршуны Фриденталя». Иное дело Беркут…

— Но его у вас нет. И вы до сих пор не установили с ним контакт, — резко отреагировал Вартенбург. — Зато есть сержант Крамарчук, которого почему-то торопитесь отправлять на тот свет.

— Вам хотелось бы предъявить его Скорцени, — осклабился Штубер. — Понимаю: экзотический трофей с Восточного фронта. Но даже если бы Крамарчук и согласился на сотрудничество, это явно не Беркут. Не романтик войны. Не спорю, парень он храбрый, но…

— Вы что, действительно убеждены, что во Фриденталь попадают исключительно романтики войны?

— Что вы, оберштурмфюрер, туда тоже попадает немало сброда! Однако задумывалась эта особая диверсионная школа, курсанты которой должны были «практиковать» во всех уголках мира, именно как школа истинных «романтиков войны». Прекрасно вышколенных, преданных идее арийского господства и готовых действовать в любое время, в любой точке земного шара, с искренней верой в новый мир и новый порядок, даже через много лет после поражения Германии в этой благословенной Богом и фюрером войне.

— О Фридентальских курсах Скорцени придерживается того же мнения.

— Их выпускники должны действовать уже не во имя господства одной лишь арийской расы, но во имя господства арийского духа, независимо от того, в чью европейскую, и вообще белую душу он вселяется. Потому что и создание ее было задумано и осуществлено истинным романтиком войны. Коим, кстати, был в свое время известный вам корсиканец.

— И вы уверены, что Беркут принадлежит к плеяде таких «романтиков войны»?

— По крайней мере способен и достоин принадлежать к ним. Притом, что я не собираюсь наделять Беркута никакими особыми характеристиками, — жестко отчеканил Штубер. Он не любил, когда его провоцировали на исповеди, подобные той, которую он только что произнес. И тем более — не собирался убеждать заезжего оберштурмфюрера, что Беркут соответствует его представлениям о том, кто такие «романтики войны», и о том, кто имеет моральное право именовать себя «коршуном Фриденталя». — Этого человека нужно видеть в деле. Или хотя бы внимательно ознакомиться в местном гестапо со всеми материалами, касающимися его боевых действий.

— Что я и сделаю. Сегодня же. Но хочу, чтобы вы знали: я — солдат, и до тех пор, пока идет война, не приемлю никакой романтики, кроме романтики холодного солдатского расчета, мощного удара и жесточайшей беспощадности по отношению к каждому, кто восстает на нашем пути с оружием или словом.

— В таком случае вам крайне трудно будет понять многое из того, что здесь сейчас происходит. А еще труднее будет подбирать именно тех людей, которые нужны сейчас отделу диверсий Главного управления имперской безопасности.

Вартенбург не ответил. Однако от Штубера не ускользнуло, что, поднимаясь вслед за ним полуразрушенной лестницей на крепостную стену, оберштурмфюрер иронично улыбался. Теперь он понимал, почему Штубер избрал местом для своей базы именно эту старинную цитадель. Точно так же, как становилось понятным то, что трудно поддавалось объяснению в кабинетах Отдела диверсий управления зарубежной разведки СД, которым руководил сам Отто Скорцени.

«Романтики войны! — недоуменно возмущался про себя Вартенбург. — Сотни тысяч германских солдат гибнут на фронтах и замерзают в снегах. Германия буквально задыхается в тисках врагов, в стане которых оказались почти все ведущие страны мира. А в это время отборные офицеры-диверсанты собирают под свои знамена неких «романтиков войны», возятся с партизанами-диверсантами типа Беркута, а главное, имея неплохо обученных солдат, отсиживаются за стенами средневековой крепости, в глухом уголке Украины, в глубоком тылу!… Непостижимо!»

— Однако вернемся к вашему «романтику» Беркуту. Последнему «романтику войны» на этой, никогда не знавшей воинской славы, земле… Что утверждает ваша агентура? Каковы его дальнейшие намерения?

— Для начала — относительно воинской славы. Коль уж вы затронули этот вопрос, то должны знать, что Украина дала миру так называемое «сечевое казачество», сотворив на своей земле один из самых могущественных и воинственных рыцарских орденов — Запорожскую Сечь. Во все века и во всех армиях — польской, русской, австрийской, германской — украинцы отличались особой воинственностью и дисциплиной. Так что в этом смысле украинский солдат ближе всего оказывается к германскому.